Инбер «До-ре-ми-фа...»

В. Инбер «До-ре-ми-фа...»

— Дивану придется потесниться, — сказала мама. — Мы подвинем его поближе к окну, а на его место поставим предмет, который привезут завтра.

— Диван — к окну? — заволновалась я. — Подальше от печки? А где же мы будем сидеть с папой по вечерам?

— Будете сидеть у окна. Какая разница?

— А нельзя ли этот предмет поставить вместо буфета, а буфет к окну?

— Нет, нельзя. Это слишком сложная перестановка.

Я была так расстроена, что даже не спросила, кому же должен уступить место наш диван. Но я уже заранее невзлюбила этот предмет, который должны были привезти завтра.

Вечером мне сделалось так грустно, что папа спросил, в чем дело.

Я промолчала.

— Что же все-таки случилось? — настаивал папа.

Я обхватила диванный валик и припала к нему щекой, будто расставалась с милым другом.

— Значит, я прав, — сказал папа. — Что-то случилось. И ты сейчас скажешь, что именно.

Пришлось сказать.

Папа успокоил меня:

— Уладим как-нибудь. Диван в обиду не дадим.

И, к моей большой радости, к окну переставили буфет, которому было безразлично, где стоять.

Привезенный предмет оказался большим старым роялем, купленным «по случаю».

Я очень сожалела, что этот случай не случился в какой-нибудь другой семье. Мне рояль не понравился. Когда его несли по лестнице, он глухо ворчал. В дверях долго не удавалось повернуть его: хвост мешал. Дворник и двое грузчиков из сил выбивались.

Наконец рояль втащили в столовую, дворник сказал: «Играйте на здоровье!» Ему и грузчикам заплатили, и они ушли.

Рояль был коричневый, уже потускневший. Правая педаль гудела, а левая не нажималась совсем. Пожелтевшие клавиши звучали нестройно.

— Рояль расстроен, — сказала мама. — Придет настройщик, господин Птачек, и всё приведет в порядок.

— Знаешь что? — предложил на другой день Дима. — Пока рояль не настроен, а дома никого нет, давай поиграем в четыре руки.

— Давай! — с радостью согласилась я.

Мы уселись перед роялем рядышком, на двух стульях. И вот бы кто послушал, какая началась музыка!

Мы тыкали пальцами в клавиши, ударяли по ним всей пятерней, били по ним кулаками!

Но нам и этого показалось мало. Мы с Димой стащили с себя по башмаку и с громким хохотом стали колотить ими по всем клавишам сразу.

Старый рояль стонал всеми своими струнами, будто плакал, но нам и горя было мало.

Громче, еще громче! Не зевай!

Мы подняли такой шум, что ничего другого не слышали. Когда же, утомясь «игрой», красные, растрепанные, мы обернулись, то увидели, что за нами стоит мама, а рядом с ней пожилой человек с продолговатым ящичком в руках: господин Птачек, настройщик.

— Продолжайте, продолжайте, — сказала мама. — Отчего же вы перестали?

Опустив головы, мы тихонько сползли со стульев и встали перед мамой, каждый из нас на одной ноге, поджимая под себя вторую, разутую, и пряча за спину снятый башмак.

— О, фу! — сказал господин Птачек, качая головой. — Как так можно? Почтенный инструмент. Старинной работы. Большие пианисты на нем играли. А тут... Фу! — И господин Птачек замшевой тряпочкой бережно протер старенькие клавиши.

Он отомкнул свой черный ящичек и достал инструменты. Потом приподнял крышку рояля, где, словно арфа на боку, лежали струны, по которым ударяли маленькие суконные молоточки.

Мама ушла к себе. На нас господин Птачек не обращал никакого внимания. А мы, пристыженные, молчаливые, побрели в детскую и, сидя там, стали слушать, как настраивали рояль.

Господин Птачек ударял то тут, то там по клавишам, слушал звук, что-то делал со струнами и ударял снова.

При этом он негромко разговаривал с каждой нотой в отдельности:

— До-до-до, так-так. А теперь фа. Я плохо слышу тебя, мое маленькое фа. Ре-ре-ре. Э, как ты фальшивишь! Ты опустилась, бедная нота. Мы тебя сейчас подтянем. А сейчас испытаем самое верхнее ля. Что за светлый голосок! Умница, умница. Теперь до-ре-ми-фа... туда и обратно, туда и обратно.

Господин Птачек беседовал с нотами до тех пор, пока они не зазвучали так, как он этого требовал.

На прощанье он сыграл вальс, уложил свой ящичек и ушел, учтиво попрощавшись с мамой и очень холодно — с нами.

— Завтра, Верочка, ты начнешь брать уроки музыки, — сказала мама. — Сусанна Ипполитовна будет приходить к тебе два раза в неделю.

Рояль мне стал нравиться. Я думала о том, как прилежно я буду заниматься, как Сусанна Ипполитовна будет довольна мной. И главное — как доволен будет дядя Оскар при мысли, что у нас в семье появился еще один музыкант.

Сусанна Ипполитовна была высокого роста и держалась очень прямо. Лицо у нее было без румянца и без улыбки. На тонком носу пенсне с черным шнурочком, закинутым за ухо.

Первые уроки ушли на то, чтобы «поставить» мне руку: ее надо было держать высоко и ударять по клавишам той частью пальца, которая называется подушечкой. Потом я познакомилась с нотами и приступила к гаммам.

Но те же самые до-ре-ми-фа, которые были так послушны господину Птачеку, не слушались меня.

Сусанна Ипполитовна была очень строга. Когда она сквозь пенсне, закинув шнурочек за ухо, смотрела на мои руки, мне начинало казаться, что на каждом пальце у меня по наперстку.

Кроме того, я от волнения боялась перепутать имя своей учительницы и назвать ее Ипполитой Сусанновной, как это уже однажды со мной случилось.

— Мамочка, пусть мне уроки дает господин Птачек, — попросила я.

— Господин Птачек может настроить рояль, но не ученицу, — отвечала мама. — Вся беда в тебе самой — мы с Сусанной Ипполитовной недовольны тобой.

Музыка мне давалась так туго, что папа наконец сказал:

— Как ни печально, но придется Верушу от этих занятий освободить.

— Эти первые трудности необходимо преодолеть, — возражала мама. — Дальше будет легче.

— Ты, Лизанька, неправа, — стоял на своем папа. — Музыка не грамота, которая необходима всем. Музыке должен учиться только тот, у кого есть к ней способности. Иначе это потерянное время.

— Но, мой друг, мы же нарочно приобрели для этого рояль! — упорствовала мама. — Обидно, если он будет стоять без дела.

— Лучше ему стоять без дела, чем каждый день быть облитым слезами, — не уступал папа.

Кончилось все это тем, что от музыки меня освободили. Но и рояль не остался без дела. Очень большие музыкальные способности оказались у Тамары.

Она всегда старалась приходить в дни моих уроков. Ей так легко давалось все трудное для меня, что Сусанна Ипполитовна выразила желание заниматься с ней.

Занимаясь с Тамарой, Сусанна Ипполитовна становилась не такой строгой. Она даже улыбалась.

Однажды после урока Тамара попросила ее сыграть нам что-нибудь.

— Что же бы такое сыграть? — задумалась Сусанна Ипполитовна, перебирая клавиши.

— Если можно, пожалуйста «Вальс каприс», — несмело попросила я.

— Нет, я лучше сыграю «Тарантеллу» — итальянский танец.

Сусанна Ипполитовна сбросила пенсне. И мы увидели, что глаза у нее большие и блестящие.

Лицо ее без шнурочка стало совсем другим. Она начала играть. И хотя это было не то, что дядя Оскар, но все же очень хорошо. Вся наша квартира наполнилась музыкой. В коридоре бесшумно появились тетя Наша и Дарьюшка.

Когда Сусанна Ипполитовна кончила играть, в коридоре зааплодировали, а мы с Тамарой кинулись ее целовать.

Порозовевшая Сусанна Ипполитовна нежно обняла Тамару, а меня потрепала по щеке:

— Ты тоже неплохая девочка. Но способностей — никаких.

— Но почему же, Сусанна Ипполитовна, я так люблю слушать, когда играют другие? Значит, я люблю музыку!

— Да, ты любишь ее. А сама играть не можешь. Это часто бывает, — ответила Сусанна Ипполитовна, закидывая шнурочек за ухо.

— А вот я буду играть всю жизнь, — сказала Тамара.

И видно было, что на этот раз так оно и будет.

Рекомендуем посмотреть:

Введенский «О девочке Маше»

Рассказы для младших школьников. Рассказы о лете

Бианки «Подкидыш»

Воронин «Воинственный Жако»

Вересаев «Братишка»

Нет комментариев. Ваш будет первым!