Чарушин «Васька, Бобка и крольчиха» читать полностью онлайн

Евгений Чарушин «Васька, Бобка и крольчиха»

Есть у меня бусый кот — серый в чёрных пятнышках, как в бусинках.

Зовут его Василий Васильевич.

Толстый кот. Уши у него круглые — это ему другие коты обгрызли. Драчливый кот.

Когда пить хочет, идёт он на кухню, взбирается на раковину и мяучит. Придёт кто-нибудь, отвернёт кран и пустит воду тоненькой струйкой.

А кот эту струйку языком перехватывает.

Быстро-быстро работает языком.

Много ли мышей ловит Василий Васильевич, никто не знает, потому что он мышей тут же на месте ест. А вот уж если крысу поймает, обязательно притащит её к моему отцу на постель.

Проснётся утром отец, а на подушке у него дохлая крыса лежит. Колотили за это Василия Васильевича и раз, и два, а он ничего не понимает — носит крыс на постель, и всё тут.

Наверно, это он похвастаться хочет. Вот, мол, какой я ловчий кот.

А по ночам гуляет Василий Васильевич с другими котами. По крышам ходит, дерётся и песни поёт. Басом поёт, да таким противным, что во всём дворе у нас удивляются.

Я его передразнивать пробовал. Надо одной рукой себе нос зажать, чтобы гнусаво выходило, а другой рукой горло немного придавить и выть басом. Чуть-чуть похоже получается, но всё-таки не то — тихо очень. А ведь он-то как заголосит — так стёкла дрожат.

* * *

Есть у меня и пёс. Имя у него Бобка, а зовут его Вихляйка, потому что он всё вихляется. Вертит хвостом, а сам вихляется, как червяк на ниточке. Рожа у него будто улыбается, и всегда язык на сторону висит. Перед котом Бобка хорохорится, а сам его боится. Бывает, побежит кот сдуру, сам с собой играет, а Бобка за ним. Завизжит, залает. А кот как остановится, как выгнет спину да как заговорит басом, Бобка так на задние лапы и осядет — будто не за котом бежал, не на кота лаял. Землю обнюхивает, направо, налево смотрит, вихляется, а сам потихонечку, потихонечку, в сторону, в сторону — и удерёт от кота подальше.

А если бы подрались они по-настоящему, здорово бы влетело Бобке. У Васьки на каждой лапе по пяти кривых когтей — всего, значит, двадцать штук. Да зубы как иголки острые. И болыпой-то собаке с ним не справиться, а Вихляйка только чуть-чуть побольше его.

Порода у Вихляйки — отец сказал — «подворный советник». «Что за порода?» — думаю. Никогда про такую породу не слышал. Потом уж узнал я, что это просто дворняжка — беспородный пёс.

* * *

Вот раз пришёл отец домой и корзинку принёс, а в корзинке кто-то живой шевелится.

— Ну, — говорит,— это я тебе для того принёс, чтобы ты делом занялся. Если уморишь — значит, из тебя никогда толку не будет, а выходишь как следует — значит, ты деловой парень. Мало ли что бывает — может, ты колхозным стадом когда-нибудь заведовать будешь, или ветеринаром станешь, или агрономом.

Много ещё чего мне говорил отец, да уж я его не слушал, любопытно мне было, кто в корзине сидит — один или много, птица или зверь. И Васька-кот подошёл, и Бобка тоже. Обнюхивают корзину.

— Это ты мне ежа принёс? — спрашиваю.

— Нет, не ежа.

— Ворону? — говорю.

— Нет, не ворону.

— Утку?

— Нет, не утку.

— Ну, тогда, значит, ты мне голубей принёс.

— Вот уж нет, — говорит отец, — ты с голубями шею себе свернёшь, по крышам лазая. Ну-ка, пораскинь умом — кто это такой? Я тебе подскажу. Он и обедом накормит, и в шубу оденет, и шляпу фетровую может подарить, и рукавицы тёплые, и костюм шерстяной. Ну, угадал?

— Ух, — я говорю, — неужели тут карлик, какого я в цирке видел? Зачем же ты его в корзину засадил?

— Опять не угадал, — говорит отец.

Приоткрыл он корзину, а из корзины как выскочит кролик, да прямо на Ваську — Василия Васильевича. Кот только фыркнул и на шкаф, как птица, взлетел. И Бобка тоже в сторону подался — не видали они оба ещё такого зверя.

А кролик по полу ползает, носом всюду тычется, всё обнюхивает, еле лапами переступает. Уши у него к самой спине прижаты — со страху, видно.

Белый он весь, только на носу будто чёрный блин налеплен. Уши и хвост тоже чёрные.

— Это крольчиха русской, или горностаевой, породы, — говорит отец. — Она скоро крольчат принесёт. Смотри за ней, ухаживай. Ест кролик всё, кроме мяса и солёного. Давай ему сено, траву, ветки, листья, овсом или крупой подкармливай, или даже сухими корками. Только не давай куриной слепоты. Знаешь, такая трава с жёлтыми мелкими цветочками? Это вредно. И хлеба свежего не давай — у кроликов от свежего хлеба живот болит.

Подарил мне кролика отец и ушёл. А я выгнал из комнаты Бобку да Ваську и стал кролика как следует осматривать. Потом сунул его обратно в корзину и пошёл ему жильё строить.

* * *

На дворе у нас забор углом. Я угол этот загородил старыми досками, и получился у меня такой заборчик невысокий — чуть мне повыше пояса. Бобка туда не перескочит, а кролик оттуда не выскочит. Где досок не хватило, там я старую рыбачью сеть натянул. Как у зебры в зоосаду получилась загородка.

А в середине загородки я пустой ящик вверх дном поставил и дверь в нём вырубил. Вот и готов дом. На нашей улице в это время тополь обрезали — уж очень он разросся, даже телеграфную проволоку рвал ветвями. Так я этих тополевых веток целую кучу принёс. Натыкал их в землю, и в загородке у меня самый настоящий лес получился.

А в лесу дом стоит — ящик. А в том дому крольчиха живёт — русской горностаевой породы.

* * *

Взял я корзинку с крольчихой и понёс к загородке. А за мной следом идут и Васька — Василий Васильевич, и Бобка-Вихляйка. Идут за мной, принюхиваются.

Пришли мы, выпустили крольчиху. Она сразу же в дом свой новый залезла, осмотрелась там, видно, опять вылезла и давай на тополевых ветках кору грызть. Прямо ленточками так и отдирает. Уши у неё всё время ходят, насторожены, а глаза выпуклые, будто она их нарочно вытаращила. Я ей травы охапку нарвал. Бросил. Она и траву стала есть.

Смотрю, а Василий Васильевич уже на заборе сидит. В комок сжался и неотступно на крольчиху глядит. Глаз с крольчихи не сводит. Бобка тоже сидит, повизгивает. Язык свесил, через сетку смотрит. И я стою. Смотрю. Наблюдаю.

Пьёт крольчиха воду из поддонника, траву жуёт, между веток тополевых как по лесу гуляет.

И вдруг увидала она кота на заборе, уши заложила да как хлопнет о землю ногами и в ящик залезла — рассердилась, наверно.

До самой темноты просидел я перед заборчиком. Только когда уже ничего больше разглядеть нельзя было, пошли мы с Бобкой домой.

А кот на заборе остался.

* * *

Утром я чаю выпил и опять бегу смотреть. А кот уж опять сидит на заборе, на прежнем месте. «И чего ты, дурак, сидишь, чего тебе надо? С крольчихой ведь всё равно не справишься. Вон она какая большая!»

Опять я травы охапку нарвал, хлеба сухого кусок принёс. Загородку подправил. А кот всё на заборе сидит. Прямо будто навсегда прилип.

И день сидит, и два сидит, и три сидит, всю неделю сидит. Только и ходит домой поесть.

Прошла неделя. Стала крольчиха всё дольше в дому прятаться. Ну, думаю, это она себе гнездо готовит. Значит, совсем скоро крольчата у ней будут.

Как-то раз сидел я, сидел и не вытерпел: захотелось мне посмотреть, как это она в моём ящике гнездо устроила.

Поднял ящик — и будто форму с песочного пирога снял. Земля кубиком стоит, а сбоку в кубике нора. Это, значит, крольчиха столько земли лапами выгребла, пока нору свою рыла. Весь ящик забит. А нора глубокая: рука до самого плеча ушла — и конца нет. Я удилище длинное засунул в нору, всё удилище ушло и в конец не упёрлось.

Здорово длинный ход вырыла крольчиха.

Есть ли в норе крольчата, нет ли — не знаю. Не дорыться мне. Земля каменистая, обвалится ком — задавит, чего доброго, крольчат.

А что гнездо в норе есть — наверняка знаю, потому что пух в норе к стенкам пристал.

Крольчиха-то из пуха гнездо делает. Со своих боков шерсть выдирает и для крольчат перинку мастерит.

Ещё неделя прошла. Ещё неделю кот на заборе сидит. А мы с Бобкой у загородки. Все трое крольчиху сторожим.

Вот сидим мы как-то раз, и вдруг — Васька вытянулся и пополз по забору. Ползёт... ползёт... Видит кого-то, а я не вижу. Смотрю на Бобку, а Бобка голову набок повернул, рот прихлопнул, а язык убрать не успел. Торчит язык. Бобка тоже кого-то заметил. А я один, как слепая тетеря, ни черта не вижу.

И вдруг зашевелилось в норе что-то белое, и крольчонок вылез.

Ой и хорош крольчонок! Глаза как бусы чёрные, сам весь белый, уши короткие ещё, а мордочка тупая, и нос приплюснут. Выкатился комочком, подобрал травинку и давай её есть.

Жуёт крольчонок травинку — вся мордочка с носом вместе ходуном ходит, из стороны в сторону ворочается. А травинка в рот залезает — всё меньше и меньше делается. Кончилась травинка — другую подобрал.

А уж из норы друг за дружкой четыре крольчонка вышли, и мать тоже выползла.

Обрадовался я. А Бобка визжать начал. Я ему морду зажимаю:

— Тише, тише, дурак, спугнёшь...

Вдруг кот как слетит с забора... Схватил одного крольчонка и опять на забор.

Остальных крольчат как ветром сдуло — ускакали в нору. Никого нет. Только кот бежит по забору, и в зубах у него маленький крольчонок бьётся.

Ах ты, вор-бандит! Ну, берегись теперь!

Стал я кота каменьями с забора сшибать. Не попадаю, всё мимо мажу. Бобка лает, прямо на забор лезет. А за забором звон стоит. Это в чужом огороде мои каменья стёкла в парниках бьют.

Добежал кот до стены. Куда спрыгнет? За забор или ко мне? Ко мне прыгнул, на наш двор. Крольчонка в зубах держит.

Тут Бобка как налетит на него. С ног кота сшиб и давай трепать. Кот басом воет, фыркает, прыскает. А Бобка на этот раз ничего не боится, рычит, кота, как тряпку, по земле волочит.

И отбил крольчонка. Прогнал кота, загнал его на дерево. А мёртвый крольчонок на земле лежит, тёплый ещё, — жаль его как!

Так бы и заревел я, да некогда. Ваську взлупить надо. Лезу на дерево за ним, хочу прутом отстегать, а Васька с дерева и — в огород. Удрал, кровожадина...

Вот, значит, почему сидел этот разбойник на заборе. Знал, что ему пожива будет, крольчатинки хотел.

Закопал я мёртвого крольчонка в землю и стал думать. Что мне теперь делать? В загородке крольчат оставить нельзя — всех передавит, утащит бандит. А если не он, так другие коты постараются. Вон их сколько — по ночам шайкой ходят, хором поют.

Видно, для маленьких крольчат загородка моя не годится. Надо им клетку делать.

Закрыл я нору ящиком и дверь в ящике доской заложил. До завтра не добраться котам до моих крольчат, а завтра что-нибудь придумаю.

Утром побежал я отца будить. Рассказать ему про мою беду хочу, посоветоваться. Смотрю — отец спит ещё, а на подушке у него опять дохлая крыса лежит. Белая крыса. Подошёл я поближе, а это не крыса вовсе, это крольчонок. Второй мой крольчонок.

Значит, опять добрался до них кот.

Я заревел во весь голос. Отец проснулся, сел.

— Чего, — спрашивает, — ревёшь натощак?

Я ему всё рассказал.

— Эх ты, хозяин, — говорит отец, — на котов работничек. Клетку надо поскорей строить. Вот возьми у меня со стола книгу, прочитай и делай, как там сказано. Книга «Кролиководство» называется. Я давно её купил, да забыл тебе отдать.

Всё утро сидел я на крыльце и «Кролиководство» читал. Прочёл — успокоился. Будет у меня клетка. Знаю, как сделать.

* * *

Бочка старая у стрехи стояла. Для воды. Вся расщепалась она, рассохлась. И воды в ней было на донышке. А в воде этой всякая живая погань жила. Вроде как головастики — только поменьше, с комара. Вертелись они как заводные.

Я бочку набок повалил. Чистой водой ополоскал и стал с одной стороны дырки вертеть отцовским коловоротом.

Хороший инструмент — коловорот. Давишь на него грудью, одной рукой поддерживаешь, а другой ручку вертишь.

Из дырки разного цвета стружка ползёт: там, где бочка погнилей, труха коричневая лезет, а где поновей, там жёлтая стружка. Вертишь, вертишь и вывертишь дырку, круглую и аккуратную.

Всю сторону у бочки изрешетил — дырка к дырке. Это будет пол в клетке — дно. А дырки для того делаются, чтобы сырости не было.

С других сторон тоже провертел дырки, только пореже, это — для воздуха. Потом я на дырявый пол доски настлал, тоже дырявые. На кожаных обрезках, как на шарнирах, к бочке дверь подвесил — раму — и раму эту проволокой оплёл. Вроде как сетка получилась.

Ну, теперь осталось бочку в загородку вкатить и на ножки поставить, чтобы не гнила на земле. А потом опилок на пол посыпать и ясли из толстой проволоки к стенке привесить — для сена и травы.

Готова новая квартира. Очень хорошо вышло — точно конюшня маленькая.

Теперь можно и жильцов вселять.

Сперва я крольчиху словил. А с крольчатами плохо дело. Не вылазят из норы — и конец. Часа три я их сторожил с мешком в руках. Только вышли, вылезли, накрыл их сразу и потащил. Дёргаются в мешке крольчата — верно, думают, не кот ли их тащит. А в бочке в самый угол забились, друг под друга стараются залезть — прячутся.

Только три осталось у меня крольчонка, а было их пять. Эх, Василий Васильевич! Неужели ты их с крысами спутал! Ну да теперь мне спокойно. Никакой кот у меня в клетку не залезет. Никого у меня не задавит больше.

Кормлю я кроликов три раза в день: утром, в полдень и вечером. Днём сена и травы даю им, а на ночь овса или крупы подсыплю, а то и картофелину подброшу или морковку. Убираю я клетку через каждые два дня — подстилку меняю, проветриваю.

Хорошо у меня кроликам жить. Подрастают мои крольчата, толстеют.

Отец посмотрел.

— Одобряю. Молодец! — говорит. — У меня к тебе есть предложение.

И рассказал вот что. На завод к ним редкую породу кроликов привезли из-за границы. Порода реке — самая дорогая: столько же один кролик стоит, сколько два барана. Золотом заплатили за кроликов, как за нужную машину. Шесть штук привезли на завод. Два самца и четыре самки. И кроликов этих раздают на руки тем, кто хочет держать.

Только с условием раздают: половину приплода государству для разведения, чтобы по всей стране такая порода развелась, а половина остаётся тому, кто выкормит.

— Так вот, — говорит отец, — хочешь такого кролика выхаживать или боишься? Ведь если подохнет кролик, большой будет убыток государству.

— Готов, — говорю, — всегда готов.

И взяли мы ещё крольчиху. Немецкую крольчиху реке.

Рыжая-рыжая рексиха-то оказалась, как белка летом. Шерсть на ней мягкая, как пух, грубого волоса нет, а только один мягкий подшёрсток.

— Если этот мех, — отец говорит, — подкрасить, так его от выдры или от бобра никто не отличит, а у выдры и у бобра — прямо драгоценный мех.

Вторую клетку мы вместе с отцом сделали — быстрее быстрого. Такую же, как первая. Только в самую глубину бочки ящик вставили, пусть в нём крольчиха гнездо для маленьких вьёт. Новую клетку рядом со старой примостили в загородке.

Зооферма у меня теперь на дворе — красота!

В старой бочке крольчата растут — горностаевые. Раньше они все белые были, а теперь уши, лапы и нос всё темней и темней у них становятся.

Ростом чуть не с мать выросли. Я их теперь днём в загородку выпускаю — кота уже не боюсь. Больших с крысами не смешает.

А в новой бочке, в ящике, немецкая крольчиха гнездо свила. Пух у себя с боков до голой кожи выдрала и гнездо устлала.

Родились у неё крольчата слепые, голые, тупомордые. Лежат в тёплом пуху, как в перине какой-нибудь. Кучей лежат, друг под друга забиваются.

Восемь штук родилось крольчат. Их руками нельзя, говорят, трогать — не то мать кормить не станет. Боится она человечьего запаха.

На двенадцатый день опушились крольчата немного и глаза у них щёлочками открылись, а через две недели они совсем выросли. Стали такие же рыжие, такие же пушистые, как и мать у них. Бегают, прыгают, глупыми глазами глядят, ушами поводят, всё им интересно и всего боятся. Каждому из них я имя дал.

Одного назвал Яшка, другого — Прошка, третьего — Акулька, четвёртого — Матрёшка, пятого — Лёшка, шестого — Сенька, седьмого — Мишка, восьмого — Женька. А они — как горошины в стручке — все одинаковые. Как стали бегать, друг через друга перескакивать, все и перепутались. Который Лёшка, а который Матрёшка — и не узнаешь.

Немецкими крольчатами Василий Васильевич тоже очень интересовался. Сидел, сидел у них на бочке, сверху в дырки заглядывал. Дырки маленькие — смотреть смотри, а лапу не просунешь. Видит кот — ничего не высидишь, бросил сидеть. Снова стал на крыс охотиться. Вчера отцу на подушку опять дохлую крысу притащил.

А Бобка-Вихляйка каждый день со мной ходит кроликов смотреть. Я с ними вожусь, а он тут же сидит — вихляется. По ночам я сплю, а Бобка крольчатник сторожит. И совсем бесстрашный стал Бобка с тех пор, как Ваську вздул. Где ни увидит кота — гонит его на дерево, на забор, на трубу. А кот от него удирает во всю мочь. Добежит до высокого места, куда Бобке не забраться, и там отсиживается.

А Бобке только того и надо.

Загнал, обрадовался и — до свиданья.

Рекомендуем посмотреть:

Чарушин «Про зайчат» читать текст полностью

Чарушин «Как лошадка зверей катала» читать текст онлайн

Чарушин «Как Никита мне помогал» читать текст онлайн

Чарушин «Сказка, которую Никита сам рассказал» распечатать текст

Чарушин «Цапля» читать онлайн