Набродили, наследили звери на снегу. Не сразу поймёшь, что тут было.
Налево под кустом начинается заячий след. От задних лап следок вытянутый, длинный; от передних — круглый, маленький.
Пошёл заячий след по полю. По одну сторону его — другой след, побольше; в снегу от когтей дырки — лисий след. А по другую сторону заячьего следа ещё след: тоже лисий, только назад ведёт. Заячий дал круг по полю; лисий — тоже. Заячий в сторону — лисий за ним.
Оба следа кончаются посреди поля.
А вот в стороне — опять заячий след. Пропадает, дальше идёт... Идёт, идёт, идёт — и вдруг оборвался — как под землю ушёл! А где пропал, там снег примят, и по сторонам будто кто пальцами мазнул.
Куда лиса делась? Куда заяц пропал? Разберём по складам. Стоит куст. С него кора содрана. Под кустом натоптано, наслежено. Следы заячьи. Тут заяц жировал: с куста кору глодал. Встанет на задние лапы, отдерёт зубами кусок, сжуёт, переступит лапами, рядом ещё кусок сдерёт.
Наелся и спать захотел. Пошёл искать, где спрятаться.
А вот — лисий след, рядом с заячьим. Было так: ушёл заяц спать. Час проходит, другой. Идёт полем лиса. Глядь, заячий след на снегу! Лиса нос к земле. Принюхалась — след свежий!
Побежала по следу. Лиса хитра, и заяц не прост: умел свой след запутать. Скакал, скакал по полю, завернул, выкружил большую петлю, свой же след пересёк — ив сторону.
След пока ещё ровный, неторопливый: спокойно шёл заяц, беды за собой не чуял.
Лиса бежала, бежала — видит: поперёк следа свежий след. Не догадалась, что заяц петлю сделал.
Свернула вбок — по свежему следу; бежит, бежит — и стала: оборвался след! Куда теперь?
А дело простое: это новая заячья хитрость — двойка.
Заяц сделал петлю, пересёк свой след, прошёл немного вперёд, а потом обернулся — и назад по своему следу.
Аккуратно шёл — лапка в лапку.
Лиса постояла, постояла — и назад. Опять к перекрестку подошла. Всю петлю выследила.
Идёт, идёт, видит — обманул её заяц, никуда след не ведёт!
Фыркнула она и ушла в лес по своим делам.
А было вот как: заяц двойку сделал — прошёл назад по своему следу.
До петли не дошёл — и махнул через сугроб — в сторону.
Через куст перескочил и залёг под кучу хвороста.
Тут и лежал, пока лиса его по следу искала.
А когда лиса ушла, — как прыснет из-под хвороста — ив чащу!
Прыжки широкие — лапки к лапкам: гонный след.
Мчит без оглядки. Пень по дороге. Заяц мимо. А на пне... А на пне сидел большой филин.
Увидал зайца, снялся, так за ним и стелет. Настиг и цап в спину всеми когтями!
Ткнулся заяц в снег, а филин насел, крыльями по снегу бьёт, от земли отрывает.
Где заяц упал, там снег примят. Где филин крыльями хлопал, там знаки на снегу от перьев, будто от пальцев.
Улетел заяц в лес. Оттого и следа дальше нет.
Жил в лесу Тетерев, Терентием звали.
Летом ему хорошо было: в траве, в густой листве от злых глаз прятался. А пришла зима, облетели кусты и деревья — и схорониться негде.
Вот звери лесные, злые, и заспорили, кому теперь Терентий-Тетерев на обед достанется. Лисица говорит — ей. Куница говорит — ей.
Лисица говорит:
— Терентий спать на землю сядет, в кусту. Летом его в кусту не видно, а нынче — вот он. Я понизу промышляю, я его и съем.
А Куница говорит:
— Нет, Терентий спать на дереве сядет. Я поверху промышляю, я его и съем.
Терентий-Тетерев услыхал их спор, испугался. Полетел на опушку, сел на макушку и давай думать, как ему злых зверей обмануть.
На дереве сядешь — Куница поймает, на землю слетишь — Лисица сцапает. Где же ночевать-то?
Думал-думал, думал-думал — ничего не придумал и задремал.
Задремал — и видит во сне, будто он не на дереве, не на земле спит, а в воздухе. Кунице с дерева его не достать и Лисице с земли не достать: вот только ноги под себя поджать, — ей и не допрыгнуть.
Терентий во сне ноги-то поджал да бух с ветки!
А снег был глубокий, мягкий, как пух. Неслышно по нему крадётся Лисица. К опушке бежит. А поверху, по веткам, Куница скачет и тоже к опушке. Обе за Терентием-Тетеревом спешат.
Вот Куница первая прискакала к дереву да все деревья оглядела, все ветки облазала, — нет Терентия!
«Эх, — думает, — опоздала! Видно, он на земле, в кусту спал. Лисице, верно, достался».
А Лисица прибежала, всю опушку оглядела, все кусты облазала, — нет Терентия!
«Эх, — думает, — опоздала! Видно, он на дереве спал. Кунице, видно, достался».
Подняла голову Лиса, а Куница — вот она: на суку сидит, зубы скалит.
Лисица рассердилась, как крикнет:
— Ты моего Терентия съела, — вот я тебе!
А Куница ей:
— Сама съела, а на меня говоришь. Вот я тебе!
И схватились они драться. Жарко дерутся: снег под ними тает, клочья летят.
Вдруг — трах-та-та-тах! — из-под снега чем-то чёрным как выпалит!
У Лисицы и Куницы от страха душа в пятки. Кинулись в разные стороны: Куница — на дерево, Лисица — в кусты.
А это Терентий-Тетерев выскочил. Он как с дерева свалился, так в снегу и заснул. Только шум да драка его разбудили, а то, наверное, и сейчас бы спал.
С тех пор все тетерева зимой в снегу спят: тепло им там и уютно и от злых глаз безопасно.
Загадали мне загадку: «Без рук, без топорёнка построена избёнка». Что такое?
Оказывается, — птичье гнездо.
Поглядел я, — верно! Вот сорочье гнездо: как из брёвен, всё из сучьев сложено, пол глиной вымазан, соломкой устлан, посерёдке вход; крыша из веток. Чем не избёнка? А топора сорока никогда и в лапках не держала.
Крепко тут пожалел я птицу: трудно, ох как трудно, поди, им, горемычным, свои жилища без рук, без топорёнка строить! Стал я думать: как тут быть, как их горю пособить?
Рук им не приделаешь.
А вот топор... Топорёнок для них достать можно.
Достал я топорёнок, побежал в сад.
Глядь, — козодой-полуночник на земле между кочек сидит. Я к нему:
— Козодой, козодой, трудно тебе гнезда вить без рук, без топорёнка?
— А я и не вью гнезда! — говорит козодой. — Глянь, где яйца высиживаю.
Вспорхнул козодой, — а под ним ямка между кочек. А в ямке два красивых мраморных яичка лежат.
«Ну, — думаю про себя, — этому ни рук, ни топорёнка не надо. Сумел и без них устроиться».
Побежал дальше.
Выбежал на речку. Глядь, там по веткам, по кусточкам ремез-синичка скачет, — тоненьким своим носиком с ивы пух собирает.
— На что тебе пух, ремез? — спрашиваю.
— Гнездо из него делаю, — говорит. — Гнездо у меня пуховое, мягкое, — что твоя варежка.
«Ну, — думаю про себя, — этому топорёнок тоже ни к чему — пух собирать...»
Побежал дальше.
Прибежал к дому. Глядь, под коньком ласточка-касаточка хлопочет — гнёздышко лепит. Носиком глинку приминает, носиком её на речке колупает, носиком носит.
«Ну, — думаю, — и тут мой топорёнок ни при чём. И показывать его не стоит».
Побежал дальше. Прибежал в рощу. Глядь, там на ёлке певчего дрозда гнездо.
Загляденье, что за гнёздышко: снаружи всё зелёным мхом украшено, внутри — как чашечка гладкое.
— Ты как такое себе гнёздышко смастерил? — спрашиваю. — Ты чем его внутри так хорошо отделал?
— Лапками да носом мастерил, — отвечает певчий дрозд. — Внутри всё цементом обмазал из древесной трухи со слюнкой со своей.
«Ну, — думаю, — опять я не туда попал. Надо таких искать птиц, что плотничают».
И слышу: «Ту-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук!» — из лесу.
Я туда. А там дятел.
Сидит на берёзе и плотничает, дупло себе делает — детей выводить.
Я к нему:
— Дятел, дятел, стой носом тукать! Давно, поди, голова разболелась. Гляди, какой я тебе инструмент принёс: настоящий топорёнок!
Поглядел дятел на топорёнок и говорит:
— Спасибо, только мне твой инструмент ни к чему. Мне и так плотничать ладно: лапками держусь, на хвост обопрусь, пополам согнусь, головой размахнусь, — носом ка-ак стукну! Только щепки летят да труха!
Смутил меня дятел: птицы-то, видно, все — мастера без топора.
Тут увидел я гнездо орла. Большущая куча толстых сучьев на самой высокой сосне в лесу.
«Вот, — думаю, кому топор-то нужен: сучья рубить!»
Подбежал к той сосне, кричу:
— Орёл, орёл! А я тебе топорёнок принёс!
Розня л орёл крылья и клекочет:
— Вот спасибо, парнишка! Кинь свой топорёнок в кучу. Я сучков на него ещё навалю — прочная будет постройка, доброе гнездо.
Прежде Кузяр-Бурундук был весь жёлтый, как кедровый орешек без скорлупки. Жил он — никого не боялся, ни от кого не прятался, бегал где хотел. Да раз ночью поспорил с Инойкой- Медведем. А маленькому с большими — знаешь, как спорить: и выспоришь, да проиграешь.
Спор у них был: кто первый утром солнечный луч увидит?
Вот взобрались они на пригорышек и сели.
Инойка-Медведь сел лицом в ту сторону, где утром из-за леса солнцу вставать. А Кузяр-Бурундук сел лицом туда, где вечером солнце зашло за лес. Спиной к спине сели и сидят — ждут.
Перед Кузяром-Бурундуком высокая гора поднимается. Перед Инойкой-Медведем лежит долина гладкая.
Инойка-Медведь думает:
«Вот глупый Кузяр! Куда лицом сел! Там до вечера солнца не увидишь».
Сидят, молчат, глаз не смыкают.
Вот стала ночь светлеть, развиднелось.
Перед Инойкой-Медведем долина чёрная лежит, а небо над ней светлеет, светлеет, светлеет...
Инойка и думает:
«Вот сейчас падёт на долину первый лучик, — я и выиграл. Вот сейчас...»
А нет, всё ещё нету лучика. Ждёт Инойка, ждёт...
Вдруг Кузяр-Бурундук за спиной у него как закричит:
— Вижу, я вижу! Я первый!
Удивился Инойка-Медведь: перед ним долина всё ещё тёмная.
Обернулся через плечо, а позади-то макушки горы так солнцем и горят, так золотом и блещут!
И Кузяр-Бурундук на задних лапках пляшет — радуется.
Ой, как досадно Инойке-Медведю стало! Проспорил ведь малышу!
Протянул тихонько лапу — цоп! — за шиворот Кузяра-Бурундука, чтоб не плясал, не дразнился.
Да рванулся Кузяр-Бурундук, — так все пять медвежьих когтей и проехали у него по спине. От головы до хвоста пять ремешков выдрали.
Шмыгнул Кузяр-Бурундук в норку. Залечил, зализал свои раны. Но следы от медвежьих когтей остались.
С той поры робкий стал Кузяр-Бурундук. Ото всех бегает, по дуплам, по норкам прячется. Только и увидишь: пять чёрных ремешков мелькнут на спинке — и нет его.
Шёл Генька по болоту. Глядь, из камыша носторчит.
Цоп за нос — и вытащил птицу: шея долгая, нос долгий, ноги долгие, — совсем бы цапля, да ростом с галку.
«Птенчик!» — думает. Сунул за пазуху и бегом домой.
Дома пустил цаплю на пол, сам спать завалился.
«Завтра, — думает, — накормлю».
Утром спустил ноги с кровати, стал штаны натягивать. А цапля увидала палец, думает — лягушка. Да тюк носом!
— Ой-ой! — кричит Генька. — Ты драться! Жучка, Жучка, сюда!
Жучка на цаплю, цапля на Жучку. Носом, как ножницами, стрижет да колет — только шерсть летит.
Жучка хвост поджала и драла. Цапля за ней на прямых ногах, как на спицах, так и чешет, так и чешет, — прочь с дороги, берегись!
Генька за цаплей. Да куда там: цапля крыльями хлоп-хлоп — и через забор.
Разинул Генька рот:
— Вот так птенчик! Мал да удал...
А цапля-то взрослая была, только породы такой малорослой.
Прилетела к себе на болото, — там у ней птенцы в гнезде давно проголодались, рты разевают, лягушат просят.
Нет комментариев. Ваш будет первым!