Коваль «Недопёсок»
СИКИМОРА
Уроки в школе давно кончились. Ребята разошлись по домам.
Техничка Амбарова мыла в классах полы, а Белов и Быкодоров из четвёртого класса, наказанные директором, таскали ей вёдра с водой и вообще мешали, как могли.
Перемывши полы в классах и в учительской, техничка вышла на крыльцо и тут столкнулась с Павлом Сергеевичем, который нёс на вытянутых руках что-то бьющееся, пушистое, закутанное куртками и шарфами.
Из-под курток и шарфов блистали гордые и угрюмые глаза Наполеона.
— Батюшка, Пал Сергеич! — закричала Амбарова. — Какую-то сикимору принесли!
Так Наполеон Третий получил четвёртое в своей жизни, совершенно уж несуразное имя — Сикимора! Что это за слово, откуда оно взялось, этого не могла бы сказать и сама Амбарова. Оно внезапно созрело в груди да и выскочило на язык.
Как водится, самое глупое имя понравилось больше всего.
— Сикимора! Сикимора! — восторженно закричали Белов и Быкодоров. — Тащите её на пришкольный участок. Посадим её в клетку!
— Какая он вам Сикимора, — недовольно сказал дошкольник Серпокрылов. — Это — песец, он с Северного полюса.
— Молчал бы, соплячишко! — орали Белов и Быкодоров. — Ты вначале «А» да «Б» писать научись.
— Ты ошибаешься, — сказал дошкольнику и Павел Сергеевич. — Он, конечно, не с полюса. Видимо, он сбежал со зверофермы «Мшага» — от нас семь километров.
— Вовсе я не ошибаюсь. Вот и Вера подтвердит. Она его первая открыла.
И дошкольник Серпокрылов поглядел Вере прямо в глаза.
Конечно, Вере раньше и в голову не приходило, что Тишка мог прибежать с полюса. Сейчас ей такая идея понравилась, но как ты ни крути, правда жизни брала своё.
— Нет, — вздохнула Вера, отводя глаза. — Тиша не с полюса. Он со звериной фермы.
Камень сорвался с горы и рухнул в пропасть. Точно так, как этот камень, рухнула Вера Меринова в глазах дошкольника Серпокрылова.
Дошкольник не стал больше ни с кем объясняться. Отошёл в сторону.
Да и что было делать здесь, в школе, ему, дошкольнику. Школа для него была за горами. Здесь заправляли матёрые школьники Белов да Быкодоров.
Под их крики Наполеона отнесли на пришкольный участок, сунули в пустую кроличью клетку. Ничего более позорного не происходило до сих пор в жизни Наполеона Третьего! Его, песца с императорским именем, гордость директора Некрасова, платинового недопёска, рвущегося на Северный полюс, назвали Сикиморой и сунули в кроличью клетку. Это было падение! О Наполеон!..
— Пускай посидит здесь до завтра, — решил Павел Сергеевич. — С утра позвоним на ферму.
Павел Сергеевич ушёл в учительскую, а Белов и Быкодоров устроили вокруг Наполеона настоящую карусель: хохотали и свистели в кулак, лупцевали друг друга портфелями, подкидывали в воздух чужие учебники — в общем, веселились, как умели..
Наполеон забился в угол и закрыл глаза,
— Оставьте его в покое! — уговаривал дошкольник. — Он устал.
Но разве мог он остановить эту карусель? Карусель крутится и должна докрутиться до конца.
Дошкольник в ярости сжимал кулаки, чувствовал, что надо принять какое-то решение. Но оно никак не созревало в его голове. Впрочем, дошкольник Серпокрылов был человек с философским складом ума.
— Ладно, — решил он. — Пойду обедать.
В КАЖДОМ ПРИЛИЧНОМ ДОМЕ ИМЕЮТСЯ МЫШИ
После обеда дошкольник Серпокрылов дома обыкновенно не задерживался и, как правило, прогуливался по деревне. В этот день он решил привычке своей не изменять, а лепёшку с творогом, собственноручно испечённую слесарем Серпокрыловым, он есть не стал и попытался засунуть её в карман. Лепёшка, похожая на коричневый таз средних размеров, в карман не влезала.
— Ты куда, это лепёшку потащил? — спросил уважаемый слесарь, который приходился дошкольнику папашей.
Кстати сказать, слесарь Серпокрылов действительно человек был в деревне многоуважаемый. Его уважали за хорошую работу. Все трактористы в праздничные дни носили слесаря на руках. Уважал его и плотник Меринов, которому слесарь точил стамески, и председатель сельсовета дядя Федя, уважал его старик Карасёв, который говорил, что вокруг слесаря имеется колесо цвета увядшей незабудки.
Жил слесарь вдвоём со своим дошкольником, потому что мамаша уехала в город Гомель. Хоть и жили они без матери, обед в доме Серпокрыловых всегда проходил серьёзно. Перед обедом отец долго умывался, стонал под
— Так куда же ты лепёшку потащил? — спросил слесарь, отодвинув прибор.
— Куда надо, туда и потащил, — ответил дошкольник, ни секунды не теряясь под слесаревым взглядом.
— Лёшка, — сказал отец и постучал кулаком по столу, — ты знаешь, что я обычно делаю с такими сыновьями?
— Знаю, — спокойно ответил дошкольник. — Ты их убиваешь.
— То-то же! —сурово сказал отец. — Пол-лепёшки мои.
Дошкольник не стал спорить. Он вытащил лепёшку из-за
— Бать, у нас мышей нету? — неожиданно спросил дошкольник.
— Как же нету! — удивился слесарь. — Куда ж они денутся? В каждом приличном доме имеются мыши. Если не станет мышей — пиши пропало. А много ль тебе надо?
— Десятка два. Фильку покормить.
— Возьми мышеловку на потолке да поставь за печкой, — только и ответил слесарь, ничуть не удивляясь, что какой- то Филька ест мышей. Слесарь понимал, что его сын зря ловить мышей не станет, а если ловит, значит, Филька мышей заслужил.
Дошкольник достал с потолка три мышеловки, наживил салом и поставил за печкой.
— Ты всех-то не отлавливай, — попросил слесарь. — Оставь пару на развод.
— Два десятка отловлю, а остальных не трону.
Дошкольник надел офицерскую фуражку и вышел из
Слесарь Серпокрылов долго ещё, задумавшись, сидел за столом, потом встал, помыл посуду и полил увядший на окне закавказский лимон.
МАСЛО, ПОДЛИТОЕ В ОГОНЬ
Вера сбегала домой и принесла Наполеону два бараньих мосла. Мослы были здоровенны. Они имели таинственное сходство с турецкими барабанными палками.
Хороши были мослы, мозговиты, но даже не глянул на них Наполеон.
Устал недопёсок Наполеон Третий. Слишком уж много пережил он за сегодняшний день. Болела шея, нарезанная верёвкой, поблёк, потускнел драгоценный мех, набилась в боярскую шубу мотоциклетная грязь, припорошила сенная труха и песок из барсучьей пещеры. Не имел уже Наполеон царственного вида, увял, как увял закавказский лимон на окошке слесаря Серпокрылова.
Что поделаешь? Ведь если б даже Жар-Птице пришлось ночевать в барсучьей норе, бежать от мотоциклистов, кусаться с дворняжками, небось и она потускнела бы. А если б заперли её в кроличью клетку да сунули б под нос две бараньи барабанные палки, что сказала б тогда она?
«Ну вас всех к чёрту!» — вот что бы сказала Жар-Птица.
— Ешь, Тишенька, ешь, — уговаривала Вера, подсовывая недопёску кости.
Прибежал Коля Калинин, притащил из дому какой-то сушёной ерунды, вроде окуней, стал подкидывать в клетку.
— Оставьте его в покое! — послышалось из-за школьного забора. — Не видите, что ли, он устал!
— Да ладно! — закричал Коля, нехорошо подражая Белову и Быкодорову. —Тебя не спросили. Иди в свои ясли.
Вера искоса только глянула на офицерскую фуражку и промолчала. Она понимала, что камень давно уж сорвался с горы, рухнул в пропасть.
— Он у вас подохнет.
— Что ты всё ругаешься, Серпокрылыч, — мягко сказала Вера. — Помоги нам, покорми Тишу.
— Он устал. Сейчас есть не станет, а завтра я наловлю мышей.
— Разве песцы едят мышей?
— Что он, кошка, что ли? — неумно засмеялся Коля Калинин.
— Вот и видно — ни черта не смыслите. И лисы, и песцы едят мышей. Они мышкуют.
Погрубел дошкольник Серпокрылов. Без уважения глядел на Веру Меринову. И слово удивительное «Серпокрылыч» пролетело мимо его ушей, как ласточка мимо берёзы.
— Мышей-то я ему наловлю, — продолжал дошкольник. — А завтра — тю-тю! — увезут нашего Фильку на звериную ферму. Разве ж это честно? К вам на двор он сам прибежал. Значит, он ваш.
— Он государственный, — ответила Вера.
— Ничего подобного. Он к вам сам прибежал. Значит, он теперь ваш, мериновский.
Разбередил дошкольник душу, и ведь действительно, получалось что-то не то: они спасали песца, отнимали его у дядя Миши, а теперь отдавать? Задумалась Вера, а дошкольник усмехнулся и посыпал раны солью:
— Да что мы, сами, что ль, его не воспитаем? Наловим мышей, выкормим, вырастим. А живёт он пускай у Пальмы Мериновой или у меня.
— И у меня можно, — вставил Коля.
— Да пускай он живет по очереди, — обрадовался дошкольник, — сегодня у Пальмы с Веркой, завтра у меня, а там у Кольки.
— Ну нет, — сказала Вера. — У нас ему будет спокойней.
— Да пускай живёт у кого угодно. Главное — на ферму его не отдавать!
Разгорался понемногу огонь в душе Веры Мериновой и в глазах Коли Калинина. Серьёзно поглядела Вера на дошкольника, прежде она никогда так на него не смотрела.
— Не отдадим, — твёрдо вдруг сказала она.—Ты молодец, Серпокрылыч.
На этот раз ласточка покрутилась над берёзой да и нырнула прямо туда, куда надо. Дошкольник поймал эту ласточку, улыбнулся и подлил ещё немного масла в огонь.
— А что на ферме, — сказал он, — там его в клетку посадят, а потом воротник сделают!
ТРЕТЬЯ НОЧЬ
Быстро и неожиданно потемнело небо над ковылкинской сосной. В полчаса обволокла темнота раскидистую большелобую крону. Пропала сосна, исчезла в ночной темноте. Гляди — не к пальме ли прекрасной удалилась она?
О ночь! Третья свободная ночь Наполеона Третьего!
Тёмной волной смыла ночь и сосну, и горбатые ковылкинские дома, беззубые заборы и кирпичный далёкий грибок, отмечающий над чёрными лесами звероферму «Мшага». Заволокла ночь глаза, — кажется, ничего уже не осталось на земле, всё пропало, всё кануло в колодец, такой огромный, что не только деревня Ковылкино, а и вся земля в нём песчинка. В тот самый колодец, который вечно над головой — и на дне его играет серебряным поясом небесный охотник Орион.
Но нет, всё осталось на своих местах. Защищаясь от ночи, зажглись в домах слабые огоньки, задрожали: здесь деревня Ковылкино, прочно стоит на земле, и сосна здесь у силосной ямы, и нету ей дела до южных, пускай даже прекрасных пальм.
— Ну ладно, — сказал плотник Меринов. — Надо бы в магазин сходить, купить, что ли, махорки-крупки!
Мамаша Меринова ничего в ответ не сказала, но так грозно нахмурилась, что плотник закряхтел, потрогал для чего-то нос свой и пробормотал рассудительно:
— С другой стороны, махорка вроде бы и оставалась где- то в кисете, крупка.
«Жив он или нет? — думала в этот миг Прасковьюшка, укладываясь спать. — Вдруг да его собаки загрызли?»
Прасковьюшка затуманилась, вспомнив о Наполеоне, стала жалеть его, потом стала жалеть себя. Только директора Некрасова жалеть ей никак не хотелось.
«Воротник! — волновалась Вера, засыпая. — Неужели сделают из него воротник? Сделают, сделают! Как же быть? Надо спасать Тишку. Тишенька. Тишенька...»
Вера хотела вскочить, бежать немедленно куда-то спасать песца, но сон уже охватил её, тёплый и пушистый, как хвост Наполеона.
Целый день ничком лежал Наполеон, а ночью поднялся, облизал бараньи мослы, сжевал окунька. Пусто было на школьном дворе. Чёрным льдом мерцали окна школы. Млечный Путь отражался в них.
Неизвестным чем-то и неприятным пахло в кроличьей клетке: перепревшей соломой, сгнившими мокрыми досками и зверем — может быть, страшным. Вдруг зверь этот затаился где-то рядом — вот распахнёт дверцу и вцепится в горло.
Наполеон сжался в клубок, ощетинился и кинулся на дверцу, затянутую сеткой, — железная сетка ржаво завизжала. Недопёсок метался по клетке, царапал стены, бился о железную сетку. В эту ночь он вдруг потерял голову, и никогда раньше на звериной ферме с ним не случалось такого.
Ночь, глухая ночь охватила деревню Ковылкино. Погасли электрические окна, заснула деревня, заснули собаки. Стало очень тихо. И в тишине вдруг громко хлопнуло что-то: раз, другой, третий. Это сработали мышеловки дошкольника Серпокрылова.
РАННЕЕ УТРО В ДЕРЕВНЕ КОВЫЛКИНО
Часов в шесть утра проснулась техничка Амбарова, стукнувши дверью, вышла на школьное крыльцо.
Она долго зевала на крыльце, жаловалась, что ноют коленки, что все ученики просто-напросто головорезы, бранила солнце, которое никак не встаёт, и рассвет, который долго не наступает. От зевавши все свои сны, она пошла набрать из поленницы дров и по дороге заглянула в кроличью клетку.
— Не спишь, Сикимора? Спи, спи, а то скоро придут Белов и Быкодоров. Они тебе весь тулуп общиплют.
Техничка наносила дров, затопила школьные печи, и, когда повалил из труб к небу сизый дым, стало ясно, что дым темнее неба, — значит, уже светало.
Вместе с Амбаровой проснулись в деревне все хозяйки—и мамаша Меринова и соседка Нефёдова —словом, все те, кто должен топить с утра печку, ставить в неё чугуны с картошкой, с борщом, с кашей. Проснулся и слесарь Серпокрылов.
Запылали печки во всех домах, затрещали в печках дрова. От треска этого теплей становилось под одеялом, глаза слипались сильней и так не хотелось вставать. Славно спалось под этот утренний согревающий треск дошкольнику Серпокрылову.
Прошёл час, печки разгорелись сильней и отогрели серое ковылкинское небо. Наметились в нём розовые разводы, похожие на цветы клевера. Поспела утренняя каша, заныли приятно самовары, и хозяйки стали будить своих хозяев, мамаши — детей.
Только слесарь пожалел сына, уселся пить чай один.
— Бать, — сказал в полусне дошкольник, — мыши попали?
— Попали.
— Сколько?
— Много, много... спи пока.
Слесарь попил чаю, ушёл в мастерские, а дошкольнику снились мыши. Вначале приснилась одна мышь, потом другая, третья. Странное дело, во сне в них не было ничего противного. Это были тёплые, домашние мыши, от которых пахло валенками.
Скоро мыши доверху заполнили сон дошкольника, и наконец, когда число их перевалило за миллион, он проснулся.
Раннее было ещё утро, но взрослые пошли уже на работу, а школьники дожёвывали дома последние ватрушки, кидали в портфели учебники.
«Проспал!» —в ужасе подумал дошкольник, вскочил с кровати и не стал даже умываться. Он вытащил из мышеловок пойманных мышей, схватил офицерскую фуражку и дунул к школе. Надо было покормить песца, пока не начались уроки, пока в школе было ещё пусто.
Дошкольник мчался по деревенским улицам, перепрыгивая примороженные лужи. Над головой его на розовом зимнем небе тяжело двигались синие осенние облака.
Скоро дошкольник был уже у кроличьей клетки и кормил Наполеона. И в тот момент, когда Наполеон прикончил третью мышь, проснулся директор школы товарищ Губернаторов.
УТРЕННИЕ ВЗГЛЯДЫ ДИРЕКТОРА ГУБЕРНАТОРОВА
Проснувшись, директор первым делом решил побриться. В потный гранёный стакан нацедил он из самовара кипятку, взмахнул помазком барсучьего волоса и мигом покрыл лицо своё мыльной пеной.
От тёплых снов огнём пылали щёки директора Губернаторова — белоснежная пена таяла на щеках, как мороженое.
Директор взял в руки очень и очень опасную бритву, придвинул к себе зеркало и так сурово поглядел в него, что, если б это было не зеркало, а, к примеру, Белов и Быкодоров из четвёртого класса, вздрогнули бы они и торжественно поклялись никогда больше с криками не бегать по коридору.
Тремя взмахами расправился директор с пеною на щеках, набрал в ладонь одеколону «Кармен» и, хорошенько искупавши лицо в одеколоне, сказал:
— Где яичница?
Через полсекунды на столе перед ним стояла уже сковородка, кривая, как Ладожское озеро. На сковородке щебетала пятиглазая яичница с салом, шептала о чём-то и глядела на директора своими застенчивыми оранжевыми глазами.
Директор Губернаторов поднял вилку и так глянул на яичницу, что если б это была не яичница, а всё те же Белов и Быкодоров, то крепко б призадумались они и, возможно, стали бы учиться на одни пятёрки.
Скоро яичница закрыла свои незатейливые глаза, директор же нахмурил брови, взял в руки портфель о двух золотых замках и направился в школу.
Бритьё и яичница славно освежили директора, а на улице взбодрил утренний морозец. Хороший впереди намечался денёк — особый, последний в этой четверти. Сегодня в школе подведут итоги, сегодня станет ясно, сколько в школе отличников и двоечников, сегодня кто-то будет смеяться, а кто-то плакать, а завтра всем будет весело, завтра праздник.
Директор был в отличном настроении. Он решил сегодня же крепко прибрать к рукам Белова и Быкодорова.
У сельсовета директор прибавил шагу, услыхав отдалённый шум, который удивил его и насторожил.
Шум усиливался, и теперь директор явно разобрал объединённый голос Белова и Быкодорова:
— Сикимора! Сикимора!
На школьном дворе развернулась настоящая ярмарка, здесь собралось человек сто народу, и все они кричали, гомонили, спорили. В воздухе летали синие, жёлтые портфели, шапки, кепки, книжки, варежки, то там, то сям вспыхивали красные галстуки, горели щёки и глаза.
Директора никто вначале не заметил, но это его ни секунды не огорчило. Он вошёл в самую сердцевину ярмарки, кашлянул, поглядел вправо-влево и сказал:
— Так-так!
И сразу вдруг поблёк праздничный базар, побледнели лица, шапки перестали летать, а портфели сами собой все до одного позастегнулись. Стройными ручьями втекли ученики в двери школы. Белов и Быкодоров замешкались было на крыльце, но, попавши под бинокль директорского взгляда, жестоко пожалели, что забыли дома тетради по математике.
Опустел школьный двор. Только у кроличьей клетки остались три человека. Это были Вера, Коля Калинин и дошкольник, на которого директор вовсе не обратил внимания.
— А вам что, особое приглашение надо?
Вера и Коля скромно опустили глаза и расступились перед директором, давая ему дорогу к кроличьей клетке.
Директор заглянул в клетку так строго, что, если б случайно оказались в ней Белов и Быкодоров, они бы просто-напросто превратились в пепел. Но тут получилось иначе. Заглянувши в клетку, вздрогнул сам директор Губернаторов. Из-за решётки злобно и пристально смотрел на него Наполеон Третий.
ХАРАКТЕР ВЕРЫ МЕРИНОВОЙ
— Это что такое? — спросил директор, и брови его изумлённо поползли по направлению к причёске. — Что это такое, я вас спрашиваю?
Вера и Коля испуганно молчали. В дело вмешался дошкольник Серпокрылов.
— Это песец, — просто ответил он.
Директор перекинул взгляд свой на дошкольника, как бы спрашивая: «А сам-то ты кто такой?» Дошкольник не шелохнулся, а Колю Калинина пробила неприятная дрожь. Он вспомнил, что дневник его до сих пор не подписан родителями. Коля пошевелил плечами и вдруг исчез, легко и неожиданно, как бабочка.
Директор поднял к небу брови и сказал:
— Песец? А откуда он взялся?
Вера попыталась открыть рот, но в разговор снова влез дошкольник:
— Сам прибежал.
— А откуда он прибежал? — спросил директор у Серпокрылова, предполагая, что Вера замолчала надолго.
Но теперь умолк неожиданно дошкольник. Насчёт того, откуда прибежал песец, у него было своё мнение, и он решил больше не навязывать его другим.
Дошкольник молчал, а брови директорские летали над ним, как чернокрылая ворона над ковылкинским оврагом.
Когда камень срывается с горы, он на эту гору уже никогда не заберётся, если только не найдётся человек, который втащит его обратно. И вот неожиданно такой человек нашёлся. Взвалил камень на плечи и потащил на вершину.
— Как откуда взялся? — сказала Вера. — Прибежал с Северного полюса.
Услыхав такие слова, «ворона» изумлённо сложила крылья и уселась директору точно на переносицу.
Директор задумался, ушёл в себя, прикидывая, очевидно, расстояние от полюса до деревни Ковылкино. На лбу его нарисовались параллели и меридианы.
— С добрым утром! — закричал Павел Сергеевич, вбегая на школьный двор. — Видели, кого мы поймали? Это ведь голубой песец!
— Голубой песец?! — повторил директор и сомнительно покачал головой.
Нет, никак не увязывался в его голове песец с пришкольным участком. Взять например, песца и взять пришкольный участок — нет, это никак не вязалось. Но, с другой стороны, вот школа, вот пришкольный участок, а вот в клетке какая-то (верно сказано) «сикимора».
— Откуда ж он взялся?
— Со зверофермы сбежал, — ответил Павел Сергеевич.— Тут недалеко звероферма — семь километров.
— Ах, вот оно что!
— Ничего подобного, — сказала Вера. — Вовсе не с фермы. Он прибежал с Северного полюса.
— Вера! — изумился Павел Сергеевич. — Что с тобой!
— Он прибежал с полюса, — ясно повторила Вера, — Серпокрылыч прав.
— Меринова, в класс! — коротко скомандовал директор, увязавши наконец песца с пришкольным участком.
На крыльцо высунулась техничка Амбарова.
— Движок барахлит! — крикнула она и выхватила откуда- то из-под полы поддужный колокольчик работы валдайских мастеров.
Хорош был колокольчик, а на ободе его отлиты были такие слова: «Купи — не скупись, ездий — веселись!»
Техничка щедро взмахнула рукой — весёлым серебром залился валдайский колокольчик, и, как лихие кони, вскачь, под звон его понеслись школьные уроки.
ТРИ ТЕЛЕФОНОГРАММЫ
Горячий выдался в школе денёк — последний день четверти. Вспыхивали в журналах четвертные отметки, а за ними кумачом горел завтрашний праздник.
Хлопотливый был сегодня денёк, сегодня двойку можно было исправить на тройку, четвёрку на пятёрку. Сегодня можно было стать отличником, а можно и хорошистом.
Директор Губернаторов сидел в учительской и, как говорится, подбивал итоги. К сожалению, итоги не слишком радовали его, уж очень много высыпало в этот день троек, никак не меньше, чем веснушек на носу дошкольника Серпокрылова. Тройки огорчали директора, ему хотелось, чтоб побольше было в школе отличников.
«А тут ещё этот песец, — раздражённо думал директор. — Оставлять его в школе никак нельзя. За праздники сдохнет. Надо звонить на звероферму».
Но телефона в школе не было, а оторваться от школьных дел директор Губернаторов не мог, как не может мудрый извозчик бросить на произвол судьбы своих коней.
— Пошлю телефонограмму, — решил директор.
На первой же переменке красным карандашом набросал он на листочке несколько слов, и техничка Амбарова помчалась в сельсовет.
Председатель сельсовета дядя Федя как раз в этот момент разговаривал по телефону с райцентром.
— Тысячу штук яиц уже собрали! — кричал он. —Але! Собрали тысячу!
Из телефонной трубки слышалось грозное шипение и выстрелы, будто где-то на линии топили печь очень сырыми дровами, а то и баловались пистолетом.
— По яйцу? — кричал дядя Федя. — По яйцу больше не могу! Могу по маслу.
Но в райцентре долго его не понимали, и Амбарова сидела скромно на лавке, поджидая своей очереди. От нечего делать она разглядывала плакат, на котором акварельными красками была нарисована большая муха с изумрудными глазами. Под мухой написаны были стихи:
Муха на лапках разносит заразу.
Увидишь муху — прибей её сразу!
По стихам лениво ползала настоящая живая муха.
— Ну давай, чего там у тебя, — сказал наконец дядя Федя и потёр упревший лоб, как бы стараясь выкинуть яйца из головы.
Техничка протянула листок, дядя Федя развернул его и бодро начал читать:
— «Пойман зверь неизвестной породы...» Что? Что такое?
— Пёс его знает, что это такое, — бойко ответила техничка. — Право слово, какая-то Сикимора!
— И где ж она?
— Да в ящике сидит.
— Маленькая, что ли?
— Здоровенная. Хвост эвон какой! — И техничка развела руками так широко, что охватила ими и председательский стол и самого председателя. — Давай звони, мне бежать надо.
Дядя Федя снял трубку, снова телефонный треск наполнил комнату, и в треск этот председатель смело вклинил слова телефонограммы:
Пойман зверь неизвестной породы похож песца содержится ковылкинской неполной средней школе точка
Директор Губернаторов
Добиться зверофермы дядя Федя долго не мог: то попадал на молокозавод, то в ремонтные мастерские, но наконец телефонограмму кто-то принял, кому-то передал, и скоро загремел в ковылкинском эфире ответ зверофермы:
Пропал песец чрезвычайной важности нашедшему премия двадцать рублей берегите песца немедленно выезжаю точка
Директор Некрасов
Подхватив телефонограмму, техничка поспешила в школу и как раз успела грянуть валдайским колокольчиком.
— Премия! — ахнул директор Губернаторов. — Чрезвычайной важности!
Он схватил красный карандаш, и снова техничка Амбарова мчалась в сельсовет, и новая гремела под сводами сельсовета телефонограмма:
Песец надёжных руках точка
Директор Губернаторов
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Уже на первом уроке диковинные слухи поползли по Ковылкинской неполной средней школе. Будто Верке Мериновой с полюса прислали песца и песец этот дрессированный: если привязать его на верёвочку, он, как собака- поводырь, приведёт на Северный полюс. В четвёртом классе стала собираться группа полярников, которые хотели бежать за песцом и добраться хотя бы до полуострова Канин Нос, пока про это дело не пронюхали родители. Белов и Быкодоров составили на промокашке список походных продуктов.
«Тушонки раз», — написал Белов.
«Згущёнки два», — добавил Быкодоров.
Всешкольная громкая слава навалилась на Веру Меринову и Колю Калинина. Неприметные второклассники стали героями, за ручку, за ручку здоровались с ними лбы из пятого класса.
Голова Коли Калинина отяжелела от славы, он ничего не видел вокруг себя — ни доски, ни учителя, огненная слава пылала у него на ушах.
На первой же переменке вся школа валом повалила глядеть песца, но тут на крыльцо вышел директор и взглядом разогнал народ по классам. На второй переменке приступил народ к Вере Мериновой, требуя ответа на свои вопросы. Вера и Коля сбивчиво и наперебой рассказывали, как было дело; но слишком уж большая собралась у печки толпа, все кричали, гомонили, и никто ничего не понял. Поняли только, что был овраг, была стрельба, был человек с зелёным сундучком и что в деле этом странным образом замешан дошкольник Серпокрылов.
Куцые сведения ещё больше разожгли фантазию, и слухи сделались ещё чудесней и странней.
Жил будто на свете полярник с зелёным сундучком, и был у него песец. Погиб полярник, а песца подобрала Верка Меринова. Вопрос: где теперь сундучок, в котором хранились царские червонцы и почтовые марки Оранжевых островов?
На третьем уроке начала сколачиваться группа изыскателей зелёного сундучка, но тут в дело решительным образом вмешались учителя, вызвали к доске с десяток кладоискателей, и постепенно, под стук мела, под лепет книжных страниц, стали забываться песец и полярник, стрельба и зелёный сундучок. Последний день четверти сделал своё дело.
И только во втором классе о песце не забывали ни на секунду, хотя и здесь был ответственный день, и здесь тройки сыпались, как семечки. Коля, к примеру, Калинин нахватал столько троек, сколько не съесть ему за все праздники пирожков с капустой.
Второклассники волновались, и на втором уроке волнение достигло наивысшей точки. Кто-то видел, как техничка Амбарова бегала в сельсовет, кто-то слышал, что ей наказывал директор, и все поняли, что песца немедленно вернут на ферму.
В конце второго урока Вера разослала по классу секретнейшие записки, и все тридцать три второклассные головы слились в одну большую думающую голову, частично обритую наголо.
«Что делать? — думала эта гигантская голова. — Отдавать песца на ферму? Так ведь там из него воротник сделают!»
«Как чего делать! — решила наконец Вера Меринова. — Надо его так спрятать, чтоб не нашли».
Нет комментариев. Ваш будет первым!