Хэллоуин. Празднование, вспомогательные материалы
Маленькая повесть «Вечный вечер, имя которому Анна» опубликована в книге «Хэллоуин. Празднование, вспомогательные материалы» в 2009 году московских писателей И. А. Агаповой и М. А. Давыдовой.
Годом ранее «Вечный вечер»…» был напечатан на страницах статусного журнала «Искатель». Сейчас по произведению пишут школьные сочинения на тему «Мистические персонажи в повести И. Агаповой», а журнал «Литература в школе» рекомендовал его к изучению на уроках литературы и на внеклассных дополнительных занятиях.
Черно-белые иллюстрации – И. Агаповой.
Эта повесть всего из четырех маленьких, но таких вместительных, глав подойдет для развлекательного чтения во время празднования нового, но уже прижившегося в нашей стране Хэллоуина (31 октября).
Ирина Анатольевна Агапова
Вечный вечер, имя которому «Анна»
1. Логово, столетний сверчок и Время Времен
Почему такие жилища возникают время от времени, раз в тысячелетие в каком-нибудь определенном тихом уголке, никто не знает. Но они появляются, как только наступает их час, и начинают… подыскивать себе жильцов.
Да-да, именно жилище подыскивает себе обитателя. И как ни стараются ушлые многоопытные риэлторские жулики сбыть с рук странный особняк, ничего-то у них не выходит, кроме неприятностей, да таких, что скоро они опускают руки и стараются больше ни на словах, ни на деле не касаться проклятого логова. Ибо войдет в него и навеки поселится только тот, кто также проклят.
Еще в советские времена не столь далекого ХХ века непривычной готической красоты особняк на окраине города начала себе строить какая-то партийная "шишечка". Но то ли "шишечка" забыла посоветоваться, то ли поделиться с еще более "шишковитыми шишками", довершить дело с особняком ей не дали – после завершения внутренней отделки двух ни в чем не повинных штукатуров нашли мертвыми в стенах дома, было затеяно следствие, которое затянулось на годы. За это время "шишечку" то ли расстреляли, то ли сослали в сумасшедший дом, то ли она вместе с семьей бежала за границу.
Так это или иначе – никто не помнит. Но дом оказался покинутым и на долгие годы предоставленным самим себе. Мало кто знал, что дом был выстроен на месте, где почти двести лет назад было запахано древнее цыганское кладбище. Может быть, потому что его фундамент вдруг пустил дьявольские корни в древних подземных склепах, может еще по какой причине, но его судьба началась так таинственно… Впрочем, самому дому это даже нравилось.
К дому старались не подходить, ибо он вселял почтение и трепет, но издалека за ним наблюдать любили, так как ничего подобного в этих краях никогда не видели. Фасад его, с пирамидальными колоннами, диковинными лепными арками и водосточными трубами, выполненными в виде замысловатых фигурок рогатых собак и крылатых кошек со змеиными хвостами, можно было сравнить с пугающей изысканностью старинных соборов Сицилии или гордым одиночеством родовых замков туманного "зеленого острова". Если смотреть на логово во время заката, то каменная кладка меняла свой цвет и из пепельно-серой превращалась в пурпурную. Никто не знает, был ли дом таким многогранным с самого своего начала или приобрел все эти особенности, питаясь едкой пылью времен. Но он все больше и больше порастал диким виноградом и плющом, которые никто не сажал, а заодно - множеством легенд-небылиц и фантазий-экспромтов. Словно по какому-то мистическому знамению его не тронули войны и стихийные бедствия, и даже вандалы, которые разоряют и тащат напропалую все подряд, словно не замечали его…
Одинокий и замшелый, за кованым забором с фигурками невиданных чудовищ, простоял он почти 100 лет, пропеченный, как гигантский пирог в горниле летнего зноя, продуваемый ураганными ветрами первых природных перемен, ведущих к спячке, укутанный в саван белоснежно-сахарных снежинок или распятый серебряными гвоздями весенних ливней возрождения.
И только старый сверчок за изразцовой печью, чей голос слышать – непременно к покойнику – терпеливо ждал жильцов.
Город разросся за это время. Клонированные многоэтажные монстры днем давили рафинированное логово своими гигантскими тенями. А оно, окруженное черным траурным кружевом чугунных решеток, словно магическим кругом, в отместку ночами пугало их своей неразрешимой загадкой: всегда открытой дверью, из которой никто не выходил, и куда никто не смел зайти, даже озорники-мальчишки, которые, уж, как известно, ничего не боятся.
Но однажды столетний сверчок за столетней изразцовой печью встрепенулся, словно почуял то, что не почувствует ни один человек, ни одно животное, не прожившее столько лет в тишине и полумраке, сколько он. Он понял, что пришло то великое, ради чего, как вековое вино, "выдерживали" здесь этот дом, эту печь, эти пустые разнообразные анфилады залов и комнат. А именно – пришло Время Времен. Словно огромные жернова, сдвинулись кармические камни прошлого и начали перемалывать прах эпох, событий, личностей, алчно жаждущих их грядущего возвращения. И касаясь земли, невидимый прах перевоплощался в благородных скитальцев, одиноких странников, чей переход или перелет длился тысячелетия и вот-вот должен подойти к финалу. Все эти странные фигуры, появившиеся в различных точках планеты, знали, что в таком-то месте такого-то города их ждет долгожданное вновь обретаемое логово, их дом, их кров, их приют.
На земляной дорожке, ведущей к вечно открытой двери, отпечатались следы. Голодные языки тумана тут же слизывали их, будто это была глазурь из темного шоколада на утреннем кексе сладкоежки. В порывах ночного ветра послышался шелест дорожной накидки, коснувшейся косяка массивной двери, логово вздохнуло запахом прелых досок и прислушалось… На секунду замерло все, и можно было услышать мелодию крыльев сумеречной бабочки… Еще секунда… И в логово проник первый жилец…
Столетний сверчок приветливо застрекотал, и мгновенно вспыхнул огонек в изразцовой печи. За невидимым вошедшим странником (или странницей) впервые за сто лет захлопнулась дверь. Логово с благодарностью приняло посетителя, а, значит, он прибыл точно по адресу.
Сверчку было интересно, кто явился первым. Он слегка высунулся из своего укрытия, разминая застывшее тельце. Сняв дорожную одежду, делавшую ее невидимой, древняя старуха щелкнула сухими пальцами с полированными ногтищами, давшими много очков фору современному французскому маникюру. По ее щелчку в холле появилась вешалка, на которую сама собой отправилась и прилежно повисла накидка-невидимка.
- Так я и думала, - пробурчала она, оглядываясь, - ни столов, ни стульев. Спальни, вероятно, также пусты, этого-то мне и надо – я всегда въезжаю со своей обстановкой… - и то ли в свой адрес, то ли в адрес крючка, поддерживающего ее плащ, она хмыкнула, - старая вешалка.
С несвойственной возрасту резвостью она забралась по широкой лестнице на второй этаж. Старуха вошла в одну из пустующих спален: нет, это не для нее, потому что здесь слишком высокий потолок, подразумевающий утренние полеты вместо обычной зарядки, тысячетижды нет, это давно не для нее…
Она распахнула двери второй спальни: в потолке узкой вертикальной комнаты торчали два крюка для некой семейной парочки, любящей спать вверх ногами, цепляясь за крюки…
- Эта спальня меблирована, как предусмотрительно, - проговорила она, - но это по душе родне из Трансильвании…
Легче пушинки, тише кошки, нежнее улыбки двигалась она дальше. Лабиринт спален и будуаров на любой вкус: комната с огромным пустым резервуаром для будущего бассейна, совсем крошечные закутки или гигантские залы, у которых, кажется, нет вовсе стен, покои без окон, комната с неправдоподобно большим камином…
Наконец она нашла то, что нужно ей: не большая, не маленькая, ни высокая, ни низкая, комнатка, что называется, "в самый раз". Здесь она снова щелкнула крепкими пальцами. Сквозь тысячелетия, смрад и пепел преисподней неслась к ней ее заветная постель, в которой она провела вечность или чуть поменьше, вплоть до этой ночи. С грохотом постель встала посередине комнаты – узкий длинный ящик, сколоченный из отесанных древнеславянским способом кедровых досок, на четырех чурбаках-ножках и с остроконечной крышкой.
Она сняла крышку: в ящике на подушках набитых прелой листвой, блеснул длинный предмет. Старуха слегка ухмыльнулась, ей в такой момент всегда казалось, что это ее меч. Ведь много тысяч лет назад она была никем иным, как богиней боев и баталий, сражений и битв, военных побед и поражений, самой древней воительницей мира и утраченной веры. В латах и с заветным мечом в мускулистых руках на черно-пламенном коне верхом, незримая в своем плаще-невидимке, прекрасная и справедливая, носилась она над полями битв, то направляя удар Пересвета в поединке с Челубеем, или вкладывая меч в руки Илье Муромцу. Или вместе со славянами врезаясь в войско Чингиз-хана, или возвращаясь на курган, где гибла армия хана Мамая.
Веками позже на смену ей пришли новые эпохи. А новые божества – едва оперившиеся гордецы, затоптавшие древнюю религию, - с удовольствием вырвали меч из ее постаревших рук, низвергли ее из воздушного дворца победительницы в топи дремучих болот, к жабам и курящимся туманам, где приют ей – островерхий ящик на ножках, отрада – редкие путники да ворожба на черной свече. А когда истинная правда начала забываться, шарлатаны, посланные молодыми богами, стали величать себя собирателями фольклора. Со всем цинизмом был назван этот ящик, ее скупой приют вечности, унылой избушкой на курьих ножках, а грозный меч – тривиальной метлой.
Очнувшись от шепота прошлого, старуха вынула метлу из ящика и бережно, словно победоносный меч, поставила ее в угол.
- Время Времен, - прошамкала она, зловеще блистая парой оставшихся железных зубов, - как всегда в это время, на сто лет из тысячи соберется здесь наш клан, наша семья. На сто лет… пока от нас не уйдет кто-то единственно человечный…
Что такое – сто лет для тех, кто живет вечно: крупинка из песчаного бархана, миг из вечности, капля из водопада… Но они нуждаются в этом, как голодный в пище. И особняк, и плющ на его стенах, и сверчок, все были посвящены в тайну Времени Времен.
Все замерли…
Все ожидали…
И дождались!
2. Ивашка
На уютной кухне, где плотные шторы, как и во всем доме, были вечно закрыты, куда не проникал солнечный луч, где царили язычки свечек, большой огненный глаз зажженного пламени плиты и серебро лунного восхода, семья вела привычную для их клана жизнь. Ма – величественная по своей природе и происхождению дама с пронзительными красивыми глазами и по-змеиному струящимися баклажановыми волосами, которые, казалось, временами пытались жить автономно – варила похлебку, которую не сыщешь ни в одном ресторане, сколько ни кинь поварам денег сверх нормы. В ее состав входили ягоды паслена, белены и деликатесное лакомство – мозг виверры.
Ее сын Ивашка, белокурый худощавый юноша, однако, имеющий в чертах лица что-то неуловимо восточное, может быть удлиненную переносицу, а еще слегка смахивающий острыми мышиными штрихами подбородка и четко очерченных скул на тролля и одновременно - на известного бездаря-актера, из тех, которыми кишит современное телевидение, разговаривал со старухой - своей древней прабабушкой, древнее которой не сыскать, хоть обшарь всех долгожителей Кавказа и Китая.
- Еще при жизни отец твой любил лезть в бутылку. Пыталась я отвадить его от твоей матери, но он и тут не послушался! – Рассказывала старуха, - говорила я своей дочери, что восточные люди, как он – сложные. Так нет, любовь сильнее мира! Нашла себе басурмана да и высосала из него всю кровушку, а заодно и душу. Хорошо еще, что был он проклят на своей родине. С этим, нам, конечно, повезло, а то бы матерью-одиночкой осталась в нашем-то мире, где такие строгости!... А их басурманское проклятье-то – хлоп! - сажают тебя в бутылку из серебра да яхонтами усыпанную. Да это еще не все… Вылезти не разрешают без разрешения – жди, когда позовут. А зовут тоже не чаю попить – желание исполнять обязан! Впрочем, Ма говорит, что лучшего мужа ей не надо: не видно, не слышно, появляется, когда зовут, в тоже время – всегда дома, не то, что у других. И семья в достатке, ведь все что желаем, он исполняет!
- Значит, это и есть – любовь, бабушка? – Спросил Ивашка.
- Она, внучек, разной бывает, - прошамкала та. – Она у каждого своя.
- Ма, это правда? – крикнул он матери, которая помешивала варево в гигантской кастрюле, стоящей на плите.
- Мы, в самом деле, любили друг друга тогда и любим сейчас, - произнесла она и постучала половником по старинному восточному сосуду, - правда, дорогой?
- Ты всю кровь из меня выпила! – раздалось из сосуда с легким восточным акцентом, - и продолжаешь пить! И будешь продолжать вечно!
- Не ври, Па, сейчас в тебе ни капли крови, - вступился Ивашка.
- Отстаньте от меня на полчаса, - раздалось из кувшина, - мне необходимо дочитать трактат одного горе-философа о том, что после смерти человек прекращает мыслить, а, значит, существовать, а, стало быть, - по ту сторону смерти ничего нет. Как только выйду из бутылки, непременно наведаюсь к нему этак в полночь, посмотрю на него внимательно и - буду разубеждать…
- …Если он не умрет от разрыва сердца, - добавила Ма, хохотнув.
- Мечтаешь вылезть из бутылки, зять, и сразу же лезешь обратно, – сказала старушка, – разумеется, в переносном смысле этого слова!
Старушка со складом ума генералиссимуса могла выиграть любую войну, разработать стратегию всякой долгоиграющей операции, утром обскакать Кутузова, а вечером перехитрить Суворова, но, как ни старалась она когда-то, так и не смогла переломить упрямство своей дочери… Одно утешало ее – после тысяч разлук, после миллионов потерь, после гектаров пожарищ, после сотен лет пряток и жизни врозь, как только среди их клана появлялась весть о новом логове, и ее дочь и зять все время возвращались друг к другу и заново обретали семью.
Ивашка знал, что он не такой, как клан, приютивший его – он был приемным ребенком Ма и Па. Путешествуя по окрестностям в своих перелетах, семнадцать лет назад старуха спасла его от неминуемой смерти: родная мамаша, обманутая и брошенная развратным артистом-гастролером из приблудного театра, пыталась утопить младенца в грязной речушке. Что-то сжалось в мертвой ссохшейся груди бывшей богини войны, невидимая, выхватила она младенца и понеслась прочь в логово. Ма и Па любили Ивашку, как родного сына, совершенно не обращая внимания на все различия между ними. Ивашка вел замкнутую жизнь. Он не играл с ребятами во дворе, зато он много разговаривал со старухой или с Ма. Они обучили его не только грамоте, но и языкам, в том числе – древнеславянскому. Он хорошо разбирался в истории и географии, знал мифологию и историю религии, ведь все эти науки вели к рождению их клана – клана хранителей великой мудрости, клана, который знает абсолютно все обо всем и ничего не забывает.
Но сейчас время было особое – потому что близилось время главного осеннего ужина, на который должны были слететься все члены клана. Логово с нетерпением ожидало, когда в его стенах сомкнутся огромный мир тысячелетий и крошечный мирок Ма, Па, старухи и Ивашки, как они сольются в огромное море, чтобы расстаться к утру. Ведь семейные узы, обладающие редким даром связывать людей через время, никогда не требовали никакого волшебства. Поэтому-то все и ждали самого неволшебного вечера для их семьи.
Когда стемнело, а в это время сумерки приходят рано, Ивашке было разрешено сходить в обыкновенный магазин, скрывающийся в одном из многоэтажных монстров, чтобы купить еду для себя, ведь пища, которую так увлеченно и недурно, по мнению многочисленных дядюшек, тетечек, кузенов и кузин, готовила его Ма, для него не годилась.
Он шел по улице, смотря себе под ноги, и не заметил, как с ним поравнялась девушка.
- Ты из того дома, который все обходят стороной? – Спросила девушка.
- Да, - от неожиданности отшатнулся он.
- Я знаю про тебя, - девушка была настроена весьма дружелюбно, - это ты пишешь заметки в нашу районную газетенку?
- Да, - продолжал односложно отвечать он.
- Я их читаю. Иногда они кажутся забавными. А хорошо за это платят?
- Не очень.
- Это потому, что ты - неизвестный писатель.
- Наверное… Но я очень хочу стать известным.
- Все хотят. Но не у всех выходит. Я тебя иногда вижу, как ты идешь по улице в этот магазин… - сказала она. – Почему ты не ходишь на танц-пол в клуб?
- Не хожу… - неуверенно подтвердил Ивашка.
- Ты так похож на артиста Митю Харатина! – Воскликнула она. – Одно лицо – даже цвет волос и изысканный удлиненный нос с высокой переносицей!
Ему еще никто и никогда не говорил, что он смахивает на кинозвезду! И что в его лице есть отблеск изысканности. Кузины, рассматривая его, придирались, что цвет кожи его, подобно розовому опалу, слишком мягкий… И говорили, что терпят его исключительно оттого, что в профиль он напоминает норвежского тролля. В детстве он вообще часами просиживал в темном промозглом подполе, стараясь, чтобы кожа стала зеленоватой и покрылась пятнами тления. Но все было тщетно.
И вот, пожалуйте, незнакомая девушка хвалит его внешность! А еще интереснее – она читала его заметки, которыми он пытался пробить себе робкий путь в жизни через жесткие тернии мегаполиса и критику титанов, засевших в литературных агентствах.
Ивашка опасливо косился на нее: почему она решилась заговорить с ним? Только из-за того, что он смахивает на киноактера? Или нет? Пожалуй, она так не похожа на его Ма. Она невысока ростом, на щеках румянец, на устах улыбка, она решительно не похожа ни на одного члена его клана, на существо сумерек… Впрочем, а вдруг его разыгрывают его кузены? Помнится, лет десять назад, они заставляли его целовать лягушку, обещая, что она превратится в царевну, а сами при этом приговаривали какие-то заклинания! А потом смеялись, когда он сам обернулся на десять минут головастиком!
- Твоя семья сильно отличается от всех других семей? – спросила она опять.
- Да. Мы иные. Мы люди сумерек – Ма не любит выходить днем, бабушка – вообще никогда не выходит, она говорит, что у нее так долго не было настоящего дома, что теперь она хоть сто лет просидит на одном месте… Па – он никогда не спит, но может все достать, все выполнить, стоит только попросить его и потереть кувшин…
- Твоя семья очень интересная и должно быть, дружная, и отец – дельный человек, все в дом несет, - сказала она, – а мои родители все время ругаются. Особенно, когда отец пропивает зарплату…
- Да, мы дружные. Иначе нам не выжить.
- Вот и я своим говорю, что если родители все время ссорятся, детям очень трудно жить. Приходи сегодня в клуб. Сегодня особая программа….
- Я?.. – Запнулся он.
- Ну да, приходи. А что?
- Ты так просто это сказала. Ты же меня совсем не знаешь.
- Знаю. Ты – фантазер. По тебе это видно.
А что было ему видно по этой девушке? Он задумался и только сейчас рассмотрел ее пристально. Темные волосы максимально закрывали щеки, но когда она качнула головой, он заметил, что это ширма – волосы скрывали татуировки - двоих горгулий, по одной на каждой щеке, - причудливо изогнувших спины. Он опустил глаза и посмотрел на ее запястья – на правом был начертан дом, похожий на его логово, а на левом – крохотные существа… очень напоминавшие обитателей этого дома, членов его клана, всех-всех, кто скоро нагрянет на праздник. Вот оборотень Плим – застрявший химерой возле крыши и обрамляющей водосточную трубу. Вот толстая кривоногая Лора, вечно пьяная от красной жижи, которую она таскает с собой в золотой фляге и вечно сплетничающая… А эта фигурка очень похожа на старуху, его бабушку, только одета она в латы, а в руках у нее меч… рядом с ней человек в металлических доспехах, но он воин другого племени…
- Это Плим, - сказал Ивашка, - это Лора… а это – бабушка в молодости!
- Ягишна – прародительница языческих богов, низвергнутая в ад.
- А кто рядом с ней?
- Это же Тамерлан.
- Откуда ты знаешь их всех? – Подивился он, будто стоял перед семейным портретом.
- Я не знаю. Просто смотрю книги по татуажу в различной стилистике. А мой знакомый меня расписывает… Вернее, он больше не занимается этим, мы расстались, – добавила она поспешно.
- Я сегодня не смогу прийти на твой праздник… У нас дома гости, - сказал Ивашка.
Девушка и не догадывалась, что ее кожа – полотно, на котором написана самая древняя картина мироздания, пристанище старейшего на планете клана, хранилище множества эпох.
- Ты забавный, ты так смешно замер на месте… И даже не спрашиваешь, как меня зовут! – подивилась она.
- Как?
- Анна, - сказала она, - волшебное имя – его можно читать сзаду-наперед, и ничего не изменится! Тогда пока…
- Постой. Давай встретимся прямо сейчас. У меня есть целая пара часов до приезда гостей… - наконец отозвался он.
Анна была чуть старше него. Она недавно окончила институт, первый год работала в школе учительницей, и ей все время удавалось тщательно скрывать свои татуировки.
- Они какие-то странные. Сделаны, что ли, неправильно… - посетовала она, - даже под наркозом их невозможно свести – очень больно! Но под моей прической их не видно – только ты заметил. А одежду я ношу всегда с длинными рукавами.
Видимо, Анна была самой лучшей в мире учительницей, потому что проходящие мимо знакомые ребята здоровались с ней по имени-отчеству, и для каждого она находила ласковое слово. Шедший вместе с мамой мальчик вдруг выхватил из пакета, который он нес, горсть конфет и вручил Анне.
- Это вам Анна Алексеевна, - улыбнулся он. И мама его улыбнулась, глядя на Анну.
Ивашка еще не испытывал такого ощущения, когда не только природа, но и весь мир тянется к тебе, не смотря на глубокую осень, ему показалось, что яблони вот-вот зацветут, и солнечный свет вместо лунной пыли зальет дорожку, которой они шли.
Анна словно была воплощением июля, когда разноцветные веселые тени скользят по лицу, а старый город радуется дуновению пряных ветров, что несут запах имбиря и пьянящих заморских коктейлей, пение загадочных птиц, пыльцу далеких цветов и сулят перемены. Казалось она была совершенством, если не знать о ее татуировках… но их заметил только он, видимо только потому, что именно ему они предназначались, как знак чего-то, чего нельзя было сказать словами.
- Наверняка, если кого-то хотят поставить в пример, то на ум сразу приходишь ты, - сказал он.
- Не знаю, - ответила она, - но я не идеал. Кстати, в твоей заметке очень хороший стиль. А какую школу ты заканчивал?
- У меня домашнее образование, - смущаясь, ответил юноша.
- Порой оно бывает лучше школьного, - согласилась она.
- Редакторы в журналах так не считают. Они отказывают мне в печатании рукописей, возвращают тексты – хамски, грубо, в плохом состоянии – то облитые чаем, то заляпанные яичницей… Главное, что все требуют контактный телефон. А у нас в доме ни телефона… ни телевизора, ни радио… Нам это не нужно.
- Можешь оставлять в редакциях мой телефонный номер. Я буду твоим секретарем, если хочешь? – предложила Анна.
Ивашка кивнул и подумал, что этот редкий погожий осенний вечер он запомнит навсегда. Даже если больше такой вечер не повторится, он будет называться именем
"Анна", волшебным именем, которое можно читать справа налево и слева направо, и оно не станет от этого менее звучным. Он подумал, что призвание Анны - учить мудрости своих питомцев, таких же людей как она сама. А его удел – быть простым парнем со странной родней. Но их мудрость, их рассуждения так похожи, что он уже и забыл о том, как скоро ему нужно возвращаться в логово, где все готово к сумеречному карнавалу гостей.
Они простились. Анна упорхнула в осеннюю полумглу, а Ивашка долго смотрел ей вслед. Магазин уже был закрыт, и он задумчиво стоял на крыльце и втягивал носом воздух. Так много она сказала ему в первую их встречу, так много подтвердил он своим молчанием или дурацкими ответами… Но он больше всего на свете хотел вернуть этот вечер. Вечер, имя которому "Анна".
3. Вечный приют мисс Иго-го
Языческое сердце логова загорелось черной свечой древней ворожеи. Дверь дома распахнулась, и многочисленные гости, кто на помеле, кто в великолепном полированном ящике с крышкой и бронзовыми ручками, кто на собственных крыльях, кто на летающем самокате, кто на невидимом воздушном шаре начали причаливать возле нее и входить в дом. Начнется темный карнавал, где нежить из ночных кошмаров, существа, которых нет вовсе, полночные твари - создания с очень необычной генетикой, тончайшие субстанции умерших сотни лет назад в этот день и потому - живущих вечно, могут открыто представать такими, какие они есть на самом деле, или, как выражается Ма, наряжаться сами в себя.
Бывают замки с призраками, которых боятся все жильцы. Жильцы логова алчно мечтали об этих многочисленных призраках, с которыми не виделись с того момента, как предыдущее логово кануло в Лету.
Совершенно неожиданно чугунные чудовища на решетках забора со скрежетом выгнули чешуйчатые спины и, стряхнув с них несколько первых снежинок, спрыгнули на промерзшую землю. Прибывающие гости не обратили на них никакого внимания.
- Устаешь годами торчать здесь и ждать, когда День клана придется на полнолуние, - сказало одно чудовище, - что ж, а помню, как стоял я за спиной Цезаря да нашептывал ему, так, шутки ради, что и он смертен…
- Не один ты из преторианской стражи, - прошипело второе, - клинки из дамасской стали на весенней ярмарке по сниженной цене посоветовал пускать как раз-таки я.
- В результате – прокляты оба, - весело завершило диалог первое чудовище, - пошли в логово, пришло время обогреться да обсушиться!
Па в этот день вылез из бутылки. Он был, как и прежде, Вечно Юный, но на самом деле – прожил мафусаилов век. На нем были золотые шаровары, красный жилет, широкий пояс, туфли с загнутыми вверх кончиками и вышитая драгоценными камнями чалма.
После последнего пожара, который пожрал прежнее логово, минуло много сотен лет, и вот клан соединился вместе. Некоторые впервые видели Иванушку, но это были совсем молодые члены семьи.
Огромным зубастым зверем ворочалось осеннее полнолуние, сторожившее покой всех проклятых в эту ночь.
- Посмотри, Иванушка, - сказала тетечка Клео, сравнивая свою узкую, желтую сухую ладонь мумии, которой место в реликтовом музее, с широкой, розовой и полной жизни ладошкой юноши. - Разница только в линиях на наших дланях. Моя линия жизни почти не видна. А много веков назад она была ровной, сильной, но обрывалась посередине. А твоя переходит в линию ума. Это хороший знак, он приведет тебя к счастью.
- Мое счастье - быть вместе с кланом, - сказал Ивашка, но мысли его были далеко.
Тетечка Клео посмотрела на него длинными карими глазами, подведенными черной краской, поправила головной убор и слегка приоткрыла карминные губы.
- Ты знаешь, что я умею читать мысли, - улыбнулась она, - твои мысли путаются в голове, с тобой случилось какое-то невероятное событие, которое, впрочем, предначертано на ладони, если вглядеться в нее…
Ивашка быстро убрал руку за спину.
- Да будет так. Не стану влезать в твои мысли и судьбу, - сказала она, - мы живем вечно, мы покрыты с ног до головы пылищей множества живших на земле народов, чьи кости уже давно истлели в земле, и чей прах был развеян язычниками по ветру… Мы знаем все о жизни и абсолютно все о смерти. Но это похоже на то, когда разбираешь скопившуюся между пальцев паутину, а в ней запутались высушенные тела мотыльков, чешуйки отмершей кожицы, крупинки лунного света, осколки прошлого, такого далекого, что сомневаешься в том – твое ли оно? Многие из нас живут так долго, что и рады бы умереть, да не знают - как. Словом, существование уже не приносит нам радости. А ты должен радоваться жизни, ты - иной, чем мы. Ты владеешь тем, чего у нас нет.
- А что это - жизнь, биение сердца?
- Нет, то, чем ты владеешь, – вечное… А мы давно утратили это.
Граф Владомир, который вполне выспался в своем палисандровом ящике, выдохнул из промозглых легких ядовитый воздух. Пришло время бодрствования. Слуги помогли ему выбраться из постели и поднесли чашу излюбленного напитка. Минутой позже на сильных черного бархата крыльях громадной летучей мыши он кружил над головой Ивашки.
- Выпей, - предложил он, поднося юноше кубок, - выпей со мной "на ты", Иванушка.
И пара длинных, как у саблезубого тигра, клыков блеснула белым светом.
- Не буду я с вами пить "на ты", - опустил глаза Ивашка.
Граф приходился ему пятиюродным дядей. Он всегда надсмехался над Ивашкой, и тот старался с ним не связываться.
- Владомир, - воскликнула подоспевшая Ма, - Ивашка не пьет этот напиток! Не приставай к нему и не обижай! Он - милый, он нужен клану! Это счастье, что он с нами!
- А ты думаешь, он будет чем-то отличаться от старого Хельсинга, который выдавал нас в средние века инквизиторским кострам на съедение? – промолвил Владомир.
- Будет тебе. Ивашка - писатель, он расскажет о нас в своих заметках. Сейчас он пишет заметки в газету, и их печатают! Его судьба известна нам, он должен стать знаменитым писателем. Только к тому времени логово… опять прекратит свое существование, - добавила Ма.
Ивашка с нежностью посмотрел на свою бессмертную Ма. Она всегда вовремя оказывалась в нужном месте. И Владомир при ней опасался обижать его. Еще когда Ивашке было лет шесть, он пытался цапнуть его своими страшными зубами, Ма заметила это и распустила свои волшебные лиловые волосы, которые змеями заструились на пол и потянулись к заметавшемуся графу. Глаза ее загорелись зловещим огнем, а старуха сразу же схватила мальчишку в охапку и прижала лицом к своему животу.
- Не смотри на нее, окаменеешь! – прошептала она в тот миг.
- Пощади, только не в камень, - взмолился Владомир, - знаю, с тех пор как ты обрела любовь, твои чары стали слабее, но ты так разозлилась!
Когда граф брякнулся с высоты на пол и сломал крыло, Ма успокоилась.
- Из-за тебя я ребенка напугала, - сказала она, заботливо гладя испуганного Ивашку по голове, - он никогда не знал моего первого имени и не знал моей силы.
Поломанное крыло графа тогда заживало три дня, но больше он не старался цапнуть Ивашку, хотя продолжал доставать его насмешками. Но это уже никто не воспринимал всерьез.
Ивашка очнулся от воспоминаний и заметил, что старуха сидела на диване и бережно держала за руку только что прибывшего древнего старца. У него были узкие миндалевидные глаза, седая борода и длинные усы. Он сиял металлическими доспехами. Его ноги украшали кожаные сапоги, отделанные мехом и золотом, пальцы унизывали драгоценные перстни.
- Мудрые пращуры, исчисляющие свои дни со времен величия древнего мира… - произнесла Ма и объяснила, - они встретились, чтобы вскоре расстаться… Иди, пусть бабушка, наконец, познакомит тебя с твоим дедушкой…
- Это Тамерлан, - сказал Ивашка, - я знаю… так и думал.
- У каждого своя история любви, - сказала старушка, взяв под руку старца, – я полюбила его с первого взгляда. Но он был врагом. Я должна была убить его, помочь витязям победить недруга… И только когда он оказался в чертогах смерти, я позвала его к себе.
- Слушай-ка, - недовольно отозвалась Ма, - помнишь, как ты ругала меня за моего басурмана, что теперь сидит в бутылке, но, несмотря на это, содержит нас в роскоши?
- Помню. Именно потому, что страсть к мужчинам такого типа от меня передалась к тебе, - сконфуженно ответила старушка. – Ивашка, смотри на нас, смотри на наши странные пары, неведомые влюбленности. Скоро и тебе предстоит выбрать кого-то, кто станет для тебя дороже мира и семьи. Он будет иной чем мы, поэтому смотри внимательней. Пойми разницу, чтобы всегда помнить о ней.
Ма обносила всех гостей угощением. За стол никто не садился. Всем нравилось брать угощение с подноса и переходить с места на место с тарелками, встречаться с полузабытыми родственниками, сплетничать, мирится, ругаться, вспоминать прошлое, мечтать о будущем.
- Сегодня нас будет развлекать известная в этом городе дива, - грациозно подняла вверх пальчик великолепная Ма.
- Живая? – осведомился Плим, - последний раз это кончилось плохо. Помните, в 1540 году я нечаянно съел такого развлекателя.
- Но он плохо себя вел. Потому что – догадался… - ответила тетушка Клео.
- Поэтому дива ни о чем не должна догадаться, - сказала Ма. – Она, словно мраморный ангел со светского кладбища, принесет нам развлечения, вести из мира, окружающего нас… Она стоила того, чтобы тратить на нее немалые деньги.
Все замолчали, и было слышно, как ко входу подъехал черный "Хаммер".
- Нас едут развлекать! – сверкнул клыками Владомир.
Из автомобиля выпорхнула девушка, которой отроду было чуть более четверти века. Ее голые коленки, не прикрытые ни мини-юбкой, ни мини-пальтишком, быстро-быстро мелькали в стеклянном свете луны. Она являлась воплощением тех нравственно мертвых нимф постсовкового псевдосветского общества, испеченного настолько наспех, что раскрытие качеств ее души было также мало интересно, как аутопсия ее тленного тела. Ей подобных девиц, необремененных нормами приличия, но нагруженных порядочным состоянием, припасенным партноменклатурными родителями, частенько приглашали для роли необидчивых клоунесс, или, если выразиться более завуалированно, - для проведения корпоративных вечеринок. За несколько удлиненную форму черепа и крупноватые зубы светская клоунесса в простонародье носила погоняло "мисс Иго-го". Прозвище ни капли не смущало девицу, а даже лихорадочно подстегивало ее требующий грубо-слесарного вмешательства психоаналитика разум выдумывать в свой адрес новые и новые колкости, посылая в собственный гипоталамус мазохистский экстаз от собственного публичного унижения.
- Мисс Иго-го прибыла, Сумеречная госпожа, - дрожа всем своим волчьим телом, обратился к Ма Плим.
- Помните, она ни в чем не должна нас заподозрить. Она делает свое дело, зарабатывает деньги, которые с утра вынул из своей бутылки Вечно Юный, - сказала Ма.
Мисс Иго-го уже вошла в логово и была поражена такому размаху празднества.
Зал был словно огромной декорацией из кошмара. Там и здесь курился неведомый дымок, который заставлял приятно кружиться голову. Хотя мисс Иго-го была специалистом в наркотических зельях, но характер дымка так и не смогла разобрать.
- Говорят, что наш век – век заурядного человека. Но я в корне не согласна с этим, - гордо вздернула нос мисс Иго-го, вступая в беседу с Ма, - я-то особенная. Я - супер, я - мега! Кровь – великое дело. Отец политик, мама – истинная леди, первая красавица страны.
- О, пани с родословной, вы мне подходите! - Обратился к мисс Иго-го Владомир, - есть в вас что-то такое…
- Темперамент, страсть и все, что зовется словом "жизнь", – томно произнесла мисс Иго-го.
- Нет, - отрицательно покачал головой граф, - самая темная, самая аморальная бездуховность…
Мисс Иго-го залилась счастливым смехом и алчно вперилась глазами в изможденное, но аристократически нетривиальное лицо графа. Она уже отчаялась найти себе пару в высшем обществе, и теперь любой мужчина в любой подворотне воспринимался ею, как последняя надежда. И она была рада выслушивать любой бред от любого мало-мальски чисто одетого представителя противоположного пола.
- Значит, бездуховность не свойственна жизни? – поддержала она беседу.
- В этом доме – особенно! Здесь жизнь под запретом! Ну… только для избранных здесь исключение… - прошептал граф ей на ухо.
- Эта избранная - я, - радостно констатировала мисс Иго-го.
- О! Запомните главное - здесь логово смерти.
- Обожаю такие вечеринки!
- А смерти, как и, стало быть, всем нам, доставляет удовольствие не жизнь, а - смерть.
- Смерти приятна смерть? И умершим на том свете приятно иметь общество вокруг себя, не так ли вы думаете? – заржала мисс Иго-го, сверкая отбеленными резцами и прималярами.
- Видеть при жизни такое общество, как мы, и знать, что в сумрачном логове ты не одинок – великое благо, - вежливо отозвался Владомир. – Я в восторге от ваших зубов, если их подправит искусный стоматолог, они могут по праву соперничать с моими.
- Вообще-то мой последний жених бросил меня именно из-за них… И обозвал вампиром, - призналась девушка, проникаясь все большей симпатией к странному типу графу Владомиру.
- Какая прелесть! – Хором закричали Плим и несколько кузенов, и подошли поближе.
- Да, да, удлиненные зубы на самом деле свидетельствуют о неправильном функционировании нервной системы. Но это пустяки, пани, - проворковал Владомир нежнее домашнего кота. – Особенно после смерти.
Мисс Иго-го произнесла торжественную речь, предложила поиграть в традиционные для вечеринок игры и была немного удивлена, когда большинство гостей отказались, а те, кто согласился, не знали правил. Но она не выразила неудовольствия, поскольку в конце концов ей заплатили приличный гонорар за то, чтобы она всячески развлекала гостей. Когда снова включили музыку, она прислушалась – музыка ей показалась странной, но она никак не могла угадать мотива. Плюнув на разгадывание этой загадки, она пустилась в пляс с одним из подвыпивших кузенов.
- Что это за музыка? – Спросила она.
- Реквием Моцарта наоборот, - ответил кузен, глядя на нее немигающими выпученными глазами.
- Этот ваш рубец от веревки на шее выглядит так натурально, у меня аж приступ тошноты! – кокетливо сказала девушка.
- Спасибо за комплимент, - прохрипел кузен сдавленными связками, - позвольте поцеловать вас в щечку! Жаль, что она не зеленая!
Висельник сладострастно чмокнул самодовольную девицу в подставленную щеку, оставив на ней дурнопахнущий слизистый след.
Стол ломился яствами. Мисс Иго-го, которой подходило время возвращаться домой с гонораром, алчно взирала на причудливо украшенные блюда. Контракт, который она подписывала, прежде чем приступить к своей работе в качестве ведущей вечеринки, включал странный для нее пункт – она не должна притрагиваться к столу. Это была первая вечеринка, откуда она уходила голодная. И хотя Ивашка пожертвовал ей последний бутерброд со своей тарелки, она все равно осталась недовольна. Надо сказать, что она изначально готовилась высматривать то, к чему можно придраться, а кто ищет - тот всегда найдет! Ее не покормили, безобразие, как смели так обойтись с мамзелью ее происхождения!
Старуха и Ма только переглянулись, когда мисс Иго-го, нарушив контракт, незаметно утащила блюдо с салатом и забилась с ним в угол возле изразцовой печи. Столетний сверчок пошевелил усиками и издал трель. Откуда было знать мисс Иго-го, что фирменное блюдо Ма приготовлено из последних октябрьских поганок, которые с утра в рядом находящемся лесочке насобирал Ивашка.
Насытившись, что называется "от пуза", супер-светская мисс Иго-го, набросив пальтишко, элегантно приняла деньги от печального Па и вышла в ночь. Ма равнодушно смотрела на пустую посудину из-под салата.
- Она нарушила контракт… - насмешливо произнесла старуха, - что ж, сама виновата.
- До "Хамера" она вряд ли дошла, - промолвила Ма, останавливая наоборотошный Реквием.
- А значит, Владомиру опять повезло… Сейчас она воротится… - добавила старуха.
- И начнется настоящее веселье! – Добавил Тамерлан.
Они были правы. Легкая, как весенняя нимфа, с чистой и нежной кожей, отливающей серебром, с развивающимися светлыми волосами, девушка показалась на пороге дома. Казалось, она еще толком не осознала, что с ней случилось…
- Да, смерти по вкусу только смерть… - прошелестела она, сверкнув улыбкой, которая стала еще более длиннозубой.
Владомир теперь не боялся просигналить ей в ответ своими отточенными клыками. Граф раскрыл ей объятья. Но она лишь положила руку на его плечо.
- Кажется, вы предлагали мне стать вашей невестой, граф? Я чувствовала ваши мысли, как только тело мое распростерлось возле крыльца…
- Да.
- Я согласна, я в вашем распоряжении на долгие годы, - потупившись, ответила она.
- На тысячелетия, моя прелесть, - поправил он.
- И все же, что это за дымок, что курится по залу? – осведомилась она, потому что теперь была членом их семьи и имела право знать.
- Жженая человеческая кожа, щепотка сушеного бальзамина и капля тибетского масла, - ответила Ма, - кажется, вам понравился мой салат, милая, вот вам целая миска – ешьте, сколько влезет, теперь вам можно все.
Граф и его новоиспеченная невеста взяли салатник, глиняную бутыль с красным напитком со стола и направились в одну из спален, что занимал Владомир.
- Вот и еще одна любовная история, - сказала тетечка Клео, неторопливо перебирая пергаментными пальцами свое одеяние, – такой истории я еще не видывала. А ведь я помню все, даже то, как сам Анубис мумифицировал меня, а потом возродил к жизни, чтобы я стала его женой на тысячу лет. А потом изменил мне с первой же попавшейся такой же, как я…
Ивашка подошел к окну. В свете фар "Хаммера" двое телохранителей и шофер склонились над распластанной фигуркой в коротком ало-черном платье, легкое пальтишко валялось в отдалении и напоминало неправильной формы тень умершей.
- Ты все понял? – Спросила Ма, - любовь любви рознь, мой дорогой.
- Да, - тихо ответил Ивашка. – Графу Владомиру повезло сегодня.
- А девушке?
- Нет, - сказал Ивашка.
- Ты, единственный из нас, владеешь самым дорогим – у тебя есть душа. И, сам не подозревая того, ты – наша душа. Душа логова. Но твое настоящее место рядом с теми, кто, как и ты, имеет душу.
- А место этой девушки?
- Раз при жизни она утратила душу, потеряла что-то человечное, значит быть ей рядом с Владомиром его вечной невестой. Не думай о ней, сынок. – Произнесла она.
- Да, я другой… И рад этому. Но как вы будете без меня?
- Не твоя печаль. Твое время покинуть нас пришло так же, как подоспел момент этой девушки прийти в наш клан. Эта ночь для всех нас принесла что-то новое. И вот что я хочу сказать тебе. Строй свою жизнь так, чтобы она была близка тебе. Твои рассказы печатают издательства, значит, ты сможешь не зависеть от денег Па. Но если тебе понадобятся средства, ты всегда сможешь обратиться к нему…
- Спасибо Ма, что ты разрешаешь покинуть мой осенний приют, - сказал он весело.
Он взглянул в аристократический мрак ночи. И ему показалось, что черный небосвод озарился лучами солнечной надежды. Он уже знал, куда он пойдет, с кем он проведет остаток жизни.
4. Стеклянный свет первых звезд
Прошло несколько лет. Было начато и вяло длилось годами следствие по делу смерти мисс Иго-го, которая покинула этот мир так стремительно, что вся ее родня и многочисленные альфонсы оказались в состоянии шока. Официальной версией было то, что она умерла от ужаса, посетив странный дом. Словно по взмаху волшебной палочки патологоанатомы констатировали, что желудок ее был пуст, и видимо сердце отказало от истощения, как случилось совершенно недавно у одной заграничной модели, изматывающей себя диетами.
Ивашке повезло, что он оказался в стороне от этой истории и вовремя начал строить свою жизнь. И пока родня мисс Иго-го, периодически приходя в себя от состояния странной полуспячки, грозила Ма и Па разоблачением, он успешно опубликовал свою повесть. Многие сочли повествование фантастическим. Сказать по правде, таким ее сочли все издатели и читатели, кроме его жены.
Жаркое лето струилось, как сотня пожаров.
День постепенно совсем стерся с неба, и тьма жидкой меланхолией хлынула на город, затопляя проходы между домами, пока они не стали тусклыми и чужими, как котлован. Стеклянный свет первых звезд вспарывал бутоны ночных цветов на клумбах возле элитного дома, где недавно купила квартиру теперешняя семья Ивашки. Запах душистого табака и маргариток выплеснулся в горячий воздух и заполонил город.
В эту душную ночь, не похожую ни на какую другую, Ивашке приснилась Ма.
- Мы уходим, - говорила она ему, - гораздо раньше, чем нам хотелось бы… Вероятно, мы не встретимся больше, но мы всегда будем любить тебя, потому что мы – клан, мы - одна семья. И пусть все мы – старше Спасителя, пусть у нас нет души, пусть нас боятся по незнанию другие люди, мы – твоя семья, Иванушка. Что случилось, спросишь ты. Я отвечу: с твоим уходом, мы потеряли душу, а бездушие всегда ощущается другими людьми. Нас стали бояться пуще прежнего, потому что тебя, словно единственного звена между мирами, нашего защитника и проводника, не было с нами. Некому было доказать, что мы такие же, как и те, кто живет по соседству в многоэтажках.
- Ма, - пробормотал Ивашка, - во всем виноват тот салат?
- Много лет мы своим колдовством удерживали сильных их мира от мести за гибель той девушки. Но у них выработался иммунитет, и сегодня наши чары отказались действовать.
- Что они вам сделали?
- Подожгли логово. Они уже пытались сделать это месяц назад… Тогда я пустила в ход последнее оружие, - говорила Ма, - я распустила волосы, что словно лиловые змеи заструились по моим плечам, и поглядела на них тем особым взглядом, которого ты всегда боялся. Все, кто хотел поджечь, превратились в каменные статуи и рассыпались на кусочки. Недаром же сохранился на куске мрамора мой диплом греческого колледжа Горгон. Но они повторили поджег – выстрелили огнем из какого-то орудия с приличного расстояния. Этот горящий снаряд символом сместившегося времени просверкал по воздуху. Мы больше ничего не могли поделать. Огонь уже жрет стены логова, столетний сверчок первым покинул свой вековой приют, все члены клана опять разбрелись по свету, старуха на этот раз улетела к своему Тамерлану, надеюсь, они постараются не теряться больше. А я держу в руках бутыль с моим милым джином: твой Па, по прозвищу Вечно Юный, прощается с тобой. Прощай, Иванушка…
- Ма, мне не надо было уходить тогда?
- Надо, - ответила она, - ты тогда все сделал правильно. И все мы читали твою повесть. Она прекрасна, спасибо тебе. И теперь я точно знаю, как ты любишь нас.
- Как свою семью.
- Да. Но Время Времен завершилось. И теперь ты окончательно свободен от нас.
- А что будет через сто лет, через двести, через пятьсот?
- Тогда будет новое Время Времен, новое логово, и все мы будем вспоминать тебя.
- Меня тогда уже не будет, - ответил он, - если останется что-то, то только могила.
- Да, - произнесла она, - но, как сказал Ницше, только там, где есть могилы, совершаются воскресения.
Ивашка проснулся от смутного чувства тоски и нестерпимой жажды заплакать. Он включил ночник. Рядом на подушке, разметав кудри, безмятежно спала Анна. Она улыбалась во сне. Анна, его личная прорицательница, хранящая на своей коже пыль всех существовавших в этом мире членов их клана, берегущая память и многоликие видения, неявленные человеческие страсти, как-то изменилась. Он пригляделся внимательнее. И… о чудо… щеки были свободны от ее проклятья - татуированные, горгульи, которые она была вынуждена прятать под волосами, как пороки далекой юности, исчезли бесследно. Он поглядел на ее запястья. Судьба словно ластиком стирала узоры, тончайшие намеки о существовании клана, с ее тела, в то время, как логово горело, словно сотня средневековых костров. Но он не отрываясь, смотрел на ее тело и видел, как светлели на нем татуировки, и исчезали, как прятались во времени и в пространстве все члены клана, чтобы спустя сто или двести лет встретиться в новом логове.
Дверь в спальню отворилась, Ивашка вздрогнул от неожиданности, и на пороге появился мальчик в мятой пижаме.
- Па, ты не спишь? – Спросил он, - я чувствую запах дыма.
- Это далеко, - ответил Ивашка, совсем немужественно хлюпая носом, - это… дворники, которые всегда сжигают какой-то мусор, сынок.
В жизни каждого бывает момент, когда он отдает отчет в том, что время неумолимо движется вперед, часть жизни прожита, и прожитое не вернется вновь, этот момент так или иначе бывает связан со Временем Времен, с его семьей, с его прошлым. Он приходит спонтанно, принеся с собой неумолимую тоску, которая сменяется ожиданием и надеждой о будущем. Этот момент уникален, потому что именно тогда умирает старое, и рождается новое, но он никогда больше не повторится точь-в-точь.
- Я знаю, па, что твоя повесть не похожа на вымысел, - сказал мальчик, - вернее чем-то она похожа, а порой в ней все, как и в нашей обычной жизни…
Как только сын произнес эту фразу, Ивашка уже точно знал, что в его жизни настал именно такой прекрасный момент, дающий новый отсчет его счастливой жизни.
- Па…, - снова произнес мальчик, - а есть что-то, о чем все-таки ты не написал в ней?
- Есть.
- Расскажи мне.
- Прямо сейчас?
- Да.
- Тогда слушай… Я расскажу тебе о главном вечере моей жизни, тогда я знал, что этот редкий погожий осенний вечер запомнится мне навсегда. И до сих пор я называю его именем твоей матери "Анна", волшебным именем, которое можно читать справа налево и слева направо, и оно не станет от этого менее звучным. Призвание твоей мамы - учить мудрости своих учеников, таких же людей как она сама. Моя мудрость в то время была другой – в безмятежности и покое, который несут Вечность и Время Времен. Но, сама не ведая того, твоя мама научила меня чему-то большему – любить людей за то, что они не вечны, за то, что люди уходят навсегда. И от этого жизнь каждого человека приобретает гораздо большую ценность, нежели если бы он был бессмертен.
- Папа, как ты думаешь, удалось нам вернуть сегодня тот волшебный вечер, имя которому "Анна"?
- Я думаю, что он всегда был с нами и никуда не уходил. Один долгий счастливый вечер, - Ивашка посмотрел на спящую жену.
Рекомендуем посмотреть:
Хэллоуин в подготовительной группе ДОУ. Сценарий
Хэллоуин. Сценарий для школьников
Нет комментариев. Ваш будет первым!