Нюрке дяди-Зуевой было шесть лет.
Долго ей было шесть лет. Целый год.
А как раз в августе стало Нюрке семь лет.
На Нюркин день рождения дядя Зуй напёк калиток — это такие ватрушки с пшённой кашей — и гостей позвал. Меня тоже. Я стал собираться в гости и никак не мог придумать, что Нюрке подарить.
— Купи конфет килограмма два, — говорит Пантелевна. — Подушечек.
— Ну нет, тут надо чего-нибудь посерьёзнее.
Стал я перебирать свои вещи. Встряхнул
Протёр я бинокль сухой тряпочкой, вышел на крыльцо и навёл его на дяди-Зуев двор. Хорошо всё видно: Нюрка по огороду бегает, укроп собирает, дядя Зуй самовар ставит.
— Нюрка, — кричит дядя Зуй, — хрену- то накопала?
Это уже не через бинокль, это мне так слышно.
— Накопала, — отвечает Нюрка.
Повесил я бинокль на грудь, зашёл в магазин, купил два кило подушечек и пошёл к Нюрке.
Самый разный народ собрался. Например, Федюша Миронов пришёл в хромовых сапогах и с мамашей Миронихой. Принёс Нюрке пенал из берёсты. Этот пенал дед Мироша сплёл.
Пришла Маня Клеткина в возрасте пяти лет. Принесла Нюрке фартук белый, школьный. На фартуке вышито в уголке маленькими буквами: «Нюри».
Пришли ещё ребята и взрослые, и все дарили Нюрке что-нибудь школьное: букварь, линейку, два химических карандаша, самописку.
Тётка Ксеня принесла специальное коричневое первоклассное школьное платье. Сама шила. А дядя Зуй подарил Нюрке портфель из жёлтого кожзаменителя.
Братья Моховы принесли два ведра черники.
— Целый день, — говорят, — собирали. Комары жгутся.
Мирониха говорит:
— Это не школьное.
— Почему же не школьное? — говорят братья Моховы. — Очень даже школьное.
И тут же сами поднавалились на чернику.
Я говорю Нюрке:
— Ну вот, Нюра, поздравляю тебя. Тебе теперь уже семь лет. Поэтому дарю тебе два кило подушечек и вот — бинокль.
Нюрка очень обрадовалась и засмеялась, когда увидела бинокль. Я ей объяснил, как в бинокль глядеть и как на что наводить. Тут же все ребята отбежали шагов на десять и стали на нас в этот бинокль по очереди глядеть.
А Мирониха говорит, как будто бинокль первый раз видит:
— Это не школьное.
— Почему же не школьное, — обиделся я, — раз в него будет школьница смотреть?
А дядя Зуй говорит:
— Или с учителем Алексей Степанычем залезут они на крышу и станут на звёзды глядеть.
Тут все пошли в дом и как за стол сели, так и навалились на калитки и на огурцы. Сильный хруст от огурцов стоял, и особенно старалась мамаша Мирониха. А мне понравились калитки, сложенные конвертиками.
Нюрка была весёлая. Она положила букварь, бинокль и прочие подарки в портфель и носилась с ним вокруг стола.
Напившись чаю, ребята пошли во двор в лапту играть.
А мы сели у окна, и долго пили чай, и глядели в окно, как играют ребята в лапту, как медленно приходит вечер и как летают над сараями и над дорогой ласточки-касатки.
Потом гости стали расходиться.
— Ну, спасибо, — говорили они. — Спасибо вам за огурцы и за калитки.
— Вам спасибо, — отвечала Нюрка, — за платье спасибо, за фартук и за бинокль.
Прошла неделя после этого дня, и наступило первое сентября.
Рано утром я вышел на крыльцо и увидел Нюрку.
Она шла по дороге в школьном платье, в белом фартуке с надписью «Нюри». В руках она держала большой букет осенних золотых шаров, а на шее у неё висел бинокль.
Шагах в десяти за нею шёл дядя Зуй и кричал:
— Смотри-ка, Пантелевна, Нюрка-то моя в школу пошла!
— Ну-ну-ну... — кивала Пантелевна. — Какая молодец!
И все выглядывали и выходили на улицу посмотреть на Нюрку, потому что в этот год она была единственная у нас первоклассница.
Около школы встретил Нюрку учитель Алексей Степаныч. Он взял у неё цветы и сказал:
— Ну вот, Нюра, ты теперь первоклассница. Поздравляю тебя. А что бинокль принесла, так это тоже молодец. Мы потом залезем на крышу и будем на звёзды смотреть.
Дядя Зуй, Пантелевна, тётка Ксеня, Мирониха и ещё много народу стояли у школы и глядели, как идёт Нюрка по ступенькам крыльца. Потом дверь за ней закрылась.
Так и стала Нюрка первоклассницей. Ещё бы, ведь ей семь лет. И долго ещё будет. Целый год.
Когда первоклассники уселись за парты, учительница спросила:
— Кто знает, зачем нужно ходить в школу?
Витя поднял руку и сказал:
— Чтобы научиться читать.
Наташа сказала:
— Чтобы научиться писать.
Юра сказал:
— Чтобы научиться считать.
— Молодцы, все ответили правильно, — похвалила ребят учительница.
Тут Маша встала, взяла портфель и пошла к двери.
— Ты куда? — удивилась учительница.
— А мне не нужно ходить в школу. Я уже умею читать, писать и считать.
— Это хорошо, — сказала учительница. — Но мне кажется, что ты ещё не всё знаешь и не всё умеешь. Например, сколько будет, если двадцать пять помножить на пять? Как по-английски будет «кошка»? Где живут пингвины?
— А разве всё это узнают в школе? — спросила Маша.
— Конечно. И почему листья зелёные, и почему светятся звёзды, и многое другое. Ну как, остаёшься?
— Остаюсь, — сказала Маша и села за парту.
Один мальчик, по имени Павлик, поступил в этом году в школу. И он очень боялся опоздать на уроки.
А в доме у них будильника не было.
Только были стенные часы-ходики.
Тогда мальчик решил сделать себе будильник.
Он заметил, что, когда он встаёт утром, гиря от часов доходит почти до табуретки.
Тогда он поставил на табуретку чайник с водой. Утром гиря опустилась в воду и, по закону физики, вытеснила воду из чайника.
Но из чайника вода потекла не на пол, а она потекла по резиновой трубочке, которую мальчик приделал к чайнику.
И вот течёт вода из чайника по трубочке и капает на мальчика. И мальчик уже знает, что восемь часов — пора вставать.
Но потом родители мальчика не разрешили ему пользоваться этим будильником, потому что вода текла прямо на кровать и это было неудобно.
И папаша принёс откуда-то настоящий будильник. И с тех пор мальчик сам заводил этот будильник и каждое утро вставал в указанное время.
На уроке музыки Глафира Петровна строго сказала:
— Дети! Сегодня я вам продиктую новую песню. А вы записывайте всё очень тщательно, не пропуская ни единого словечка! Итак, начали! «Цып, цып, мои цыплятки...»
А в это время Петька Редькин решил пощекотать Владика Гусева. Владик взвизгнул и подпрыгнул. А Петька захихикал.
— Как вы себя ведёте? Безобразники! — рассердилась Глафира Петровна. — Вы у меня дождетесь!
— И продолжала: — Цып, цып, мои касатки, вы — пушистые комочки...
А в это время Владик Гусев решил дать сдачи Петьке Редькину. И тоже его пощекотал. И теперь уже Петька взвизгнул и подпрыгнул.
Глафира Петровна рассердилась ещё больше и крикнула:
— Совсем обнаглели! Распустились! Если не исправитесь, то ничего хорошего из вас не получится! Только хулиганы и бандиты! Срочно подумайте над своим поведением!
И стала дальше диктовать про цыплят.
А Петька Редькин подумал-подумал над своим поведением и решил его исправить. То
Тут терпение Глафиры Петровны лопнуло.
— Вон отсюда! Негодники! — закричала она страшным голосом. — И чтоб завтра же привели родителей!
Петька с Владиком чинно удалились. Глафире Петровне больше никто не мешал. Но она уже не могла успокоиться и всё повторяла:
— Накажу! Ух, накажу негодников! Надолго запомнят! Надолго запомнят!
Наконец мы дописали песню, и Глафира Петровна сказала:
— Вот Ручкин сегодня хорошо себя ведёт. И слова, наверное, все записал.
Она взяла мою тетрадь. И стала вслух читать. И лицо у неё постепенно вытягивалось, а глаза округлялись.
— «Цып, цып, мои цыплятки, я вас накажу, вы у меня дождётесь! Цып, цып, мои касатки! Безобразники, как вы себя ведёте? Вы, пушистые комочки, совсем обнаглели. Мои будущие квочки! Из таких, как вы, вырастают бандиты и хулиганы! Подойдите же напиться и подумайте над своим поведением! Дам вам зёрен и водицы, и чтоб завтра же привели родителей! Ух, накажу этих негодников! Надолго запомнят!»
...Класс захлёбывался и всхлипывал от смеха. Но Глафира Петровна и не улыбнулась.
— Та-ак, Ручкин, — произнесла она металлическим голосом. — За урок тебе — двойка. И чтоб без родителей ты в школу не являлся.
...Ну за что, спрашивается, двойка? За что родителей в школу? Я же записывал всё, как просила Глафира Петровна! Ни словечка не пропустил!
Хотя мне уже идёт девятый год, я только вчера догадался, что уроки всё-таки надо учить. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не лень, а учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться, что своих не узнаешь. Я, например, вчера не успел уроки сделать. У нас было задано выучить кусочек из одного стихотворения Некрасова и главные реки Америки. А я, вместо того чтобы учиться, запускал во дворе змея в космос. Ну, он в космос всё-таки не залетел, потому что у него был чересчур лёгкий хвост и он из-за этого крутился как волчок. Это раз. А во- вторых, у меня было мало ниток, и я весь дом обыскал и собрал все нитки, какие только были; у мамы со швейной машины снял, и то оказалось мало. Змей долетел до чердака и там завис, а до космоса ещё было далеко.
И я так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо всём на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про какие-то там уроки. Совершенно вылетело из головы. А оказалось, никак нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор.
Я утром немножко заспался, и, когда вскочил, времени оставалось чуть-чуть... Но я читал, как ловко одеваются пожарные, — у них нет ни одного лишнего движения, и мне до того это понравилось, что я пол-лета тренировался быстро одеваться. И сегодня я как вскочил и глянул на часы, то сразу понял, что одеваться надо, как на пожар. И я оделся за одну минуту сорок восемь секунд весь, как следует, только шнурки зашнуровал через две дырочки. В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел примчаться за секунду до Раисы Ивановны. То есть она шла себе потихоньку по коридору, а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого). Когда я увидел Раису Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до класса каких-нибудь пять шагов, обошёл Раису Ивановну и вскочил в класс. В общем, я выиграл у неё секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были уже в парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чём не бывало. Раиса Ивановна вошла, мы встали и поздоровались с ней, и громче всех поздоровался я, чтобы она видела, какой я вежливый. Но она на это не обратила никакого внимания и на ходу сказала:
— Кораблёв, к доске!
У меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, что забыл приготовить уроки. И мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой парты. Я прямо к ней как будто приклеился. Но Раиса Ивановна стала меня торопить:
— Кораблёв! Что же ты? Я тебя зову или нет?
И я пошёл к доске.
Раиса Ивановна сказала:
— Стихи!
Чтобы я читал стихи, какие заданы. А я их не знал. Я даже плохо знал, какие заданы- то. Поэтому я моментально подумал, что Раиса Ивановна тоже, может быть, забыла, что задано, и не заметит, что я читаю. И я бодро завёл:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь:
Его лошадка, снег почуя,
Плетётся рысью как-нибудь...
— Это Пушкин, — сказала Раиса Ивановна.
— Да, — сказал я, — это Пушкин. Александр Сергеевич.
— А я что задала? — сказала она.
— Да! — сказал я.
— Что «да»? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблёв!
— Что? — сказал я.
— Что «что»? Я тебя спрашиваю: что я за дала?
Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал:
— Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял вопроса, Раиса Ивановна.
Вот что значит верный друг. Это Мишка таким хитрым способом ухитрился мне подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась:
— Слонов! Не смей подсказывать!
— Да! — сказал я. — Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю, что Раиса Ивановна задала Некрасова! Это я задумался, а ты тут лезешь, сбиваешь только.
Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один с Раисой Ивановной.
— Ну? — сказала она.
— Что? — сказал я.
— Перестань ежеминутно чтокать!
Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует.
— Читай. Наизусть!
— Что? — сказал я.
— Стихи, конечно! — сказала она.
— Ага, понял. Стихи, значит, читать? — сказал я. — Это можно. — И громко начал: — Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта.
— Ну! — сказала Раиса Ивановна.
— Что? — сказал я.
— Читай сейчас же! — закричала бедная Раиса Ивановна. — Сейчас же читай, тебе говорят! Заглавие!
Пока она кричала, Мишка успел мне подсказать первое слово. Он шепнул, не разжимая рта, но я его прекрасно понял. Поэтому я смело выдвинул ногу вперёд и продекламировал:
— Мужичонка!
Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня, а я смотрел на Мишку ещё внимательнее. Мишка показывал на свой большой палец и зачем-то щёлкал его по ногтю.
И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал:
— С ноготком!
И повторил всё вместе:
— Мужичонка с ноготком!
Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала:
— Довольно, Кораблёв!.. Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не срамись.
Потом она добавила:
— Ну а как насчёт кругозора? Помнишь, мы вчера сговорились всем классом, что будем читать и сверх программы интересные книжки? Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки. Ты выучил?
Конечно, я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь испортил. И я хотел во всём признаться Раисе Ивановне, но вместо этого вдруг неожиданно даже для самого себя сказал:
— Конечно, выучил. А как же!
— Ну вот, исправь это ужасное впечатление, которое ты произвёл чтением стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу.
Вот когда мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе была удивительная тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И думал, что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду я увидел, что в левом последнем ряду Петька Горбушкин показывает мне какую-то длинную газетную ленту, и на ней что-то намалёвано чернилами, толсто намалёвано, — наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти буквы и наконец прочёл первую половину.
А тут Раиса Ивановна снова:
— Ну, Кораблёв? Какая же главная река в Америке?
У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал:
— Миси-писи.
Дальше я не буду рассказывать. Хватит. И хотя Раиса Ивановна смеялась до слёз, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что буду учить уроки всегда. До глубокой старости.
Шестиклассник восьмикласснику на ногу наступил.
Случайно.
В столовой за пирожками без очереди полез — и наступил.
И получил подзатыльник.
Отскочил шестиклассник на безопасное расстояние и выразился:
— Дылда!
Расстроился шестиклассник. И про пирожки забыл. Пошёл из столовой прочь.
В коридоре с пятиклассником встретился. Дал ему подзатыльник — полегче стало. Потому как ежели тебе подзатыльник дали, а ты его никому отдать не можешь, то уж очень обидно.
— Сильный, да? — насупился пятиклассник. И в другую сторону по коридору потопал.
Мимо девятиклассника прошёл. Мимо семиклассника проследовал. Встретил мальчишку из четвёртого класса.
И дал ему подзатыльник. По той же самой причине. Дальше, как вы уже сами догадываетесь, согласно древней пословице «сила есть — ума не надо», подзатыльник получил третьеклассник. И тоже не стал его держать при себе — второкласснику отвесил.
А второкласснику подзатыльник зачем? Ни к чему вовсе. Шмыгнул он носом и побежал искать первоклассника. Кого же ещё? Не старшим же подзатыльники давать!
Первоклассника мне больше всего жалко. У него положение безвыходное: не бежать же из школы в детский сад драться!
Первоклассник от подзатыльника задумчивым сделался.
Дома его папа встретил.
Спрашивает:
— Ну что сегодня получил наш первоклассник?
— Да что, — отвечает, — подзатыльник получил. А отметок не ставили.
К концу учебного года я просил отца купить мне двухколёсный велосипед, пистолет-пулемёт на батарейках, самолёт на батарейках, летающий вертолёт и настольный хоккей.
— Мне так хочется иметь эти вещи! — сказал я отцу. — Они постоянно вертятся у меня в голове наподобие карусели, и от этого голова так кружится, что трудно удержаться на ногах.
— Держись, — сказал отец, — не упади и напиши мне на листке все эти вещи, чтоб мне не забыть.
— Да зачем же писать, они и так у меня крепко в голове сидят.
— Пиши, — сказал отец, — тебе ведь это ничего не стоит.
— В общем-то ничего не стоит, — сказал я, — только лишняя морока. — И я написал большими буквами на весь лист:
ВИЛИСАПЕТ
ПИСТАЛЕТ-ПУЛИМЁТ
САМАЛЁТ
ВИРТАЛЁТ
ХАКЕЙ
Потом подумал и ещё решил написать «мороженое», подошёл к окну, поглядел на вывеску напротив и дописал:
МОРОЖЕНОЕ
Отец прочёл и говорит:
— Куплю я тебе пока мороженое, а остальное подождём.
Я думал, ему сейчас некогда, и спрашиваю:
— До которого часу?
— До лучших времён.
— До каких?
— До следующего окончания учебного года.
— Почему?
— Да потому, что буквы в твоей голове вертятся, как карусель, от этого у тебя кружится голова и слова оказываются не на своих ногах.
Как будто у слов есть ноги!
А мороженое мне уже сто раз покупали.
Здравствуй, друг Серёга! Пишет тебе Юра Шурупов. Как я уже тебе писал раньше, я отдыхаю у бабушки в деревне. Здесь хорошо. Щебечут птицы, мычат коровы.
Деревня находится недалеко от станции, мимо которой проходят пассажирские и товарные поезда. Расстояние, которое пассажирский поезд проходит за 3 часа, товарный проходит за 5 часов. Теперь представь, что поезда отправились одновременно навстречу друг другу и к моменту их встречи путь, пройденный пассажирским поездом, оказался равным 180 километрам. Спрашивается: какой путь прошёл товарный поезд? Но это я так, к слову.
Моя бабушка работает в совхозном огороде. Чего только здесь не растёт! Недавно с огорода собрали моркови 176 килограммов, капусты на 468 килограммов больше, чем моркови, а картофеля на 750 килограммов больше, чем моркови и капусты, вместе взятых. Представляешь, сколько собрали овощей!
Ты спрашиваешь в письме, какой глубины речка и есть ли ягоды в лесу. На это я тебе ответить не могу, так как купаться и ходить в лес некогда: целыми днями я решаю разные задачи. Ты же знаешь, что по математике у меня сплошные двойки, потому что на уроках я играл в «крестики-нолики» и в «морской бой».
Вот я и взялся за ум. Я уже решил из учебника 34 задачи, что составляет 2/5 от всех задач или 40 процентов. Как видишь, Серёга, мне не до отдыха! Ну, ничего, в сентябре отдохну!
Вот и всё. Как твои дела? Как отдыхаешь? Пиши.
Больше писать нечего. Пойду отнесу это письмо на почту. Почта находится от нашего дома на расстоянии 5 километров. Если я буду идти со скоростью 3 километра в час, то я дойду до почты за 100 минут.
Твой друг Юра Шурупов.
Рассказы для младших школьников. Разговор по телефону
Нет комментариев. Ваш будет первым!