Одна девочка ушла из дома в лес. В лесу она заблудилась и стала искать дорогу домой, да не нашла, а пришла в лесу к домику.
Дверь была отворена: она посмотрела в дверь, видит — в домике никого нет, и вошла. В домике этом жили три медведя. Один медведь был отец, звали его Михайло Иваныч. Он был большой и лохматый. Другой была медведица. Она была поменьше, и звали её Настасья Петровна. Третий был маленький медвежонок, и звали его Мишутка. Медведей не было дома, они ушли гулять по лесу.
В домике было две комнаты: одна столовая, другая спальня. Девочка вошла в столовую и увидела на столе три чашки с похлёбкой. Первая чашка, очень большая, была Михайлы Иванычева. Вторая чашка, поменьше, была Настасьи Петровнина; третья, синенькая чашечка, была Мишуткина. Подле каждой чашки лежала ложка: большая, средняя и маленькая.
Девочка взяла самую большую ложку и похлебала из самой большой чашки; потом взяла среднюю ложку и похлебала из средней чашки; потом взяла маленькую ложечку и похлебала из синенькой чашечки, и Мишуткина похлёбка ей показалась лучше всех.
Девочка захотела сесть и видит у стола три стула: один большой — Михайлы Иваныча, другой поменьше — Настасьи Петровнин, и третий, маленький, с синенькой подушечкой — Мишуткин. Она полезла на большой стул и упала; потом села на средний стул — на нём было неловко; потом села на маленький стульчик и засмеялась — так было хорошо. Она взяла синенькую чашечку на колени и стала есть. Поела всю похлёбку и стала качаться на стуле.
Стульчик проломился, и она упала на пол. Она встала, подняла стульчик и пошла в другую горницу. Там стояли три кровати: одна большая — Михайлы Иванычева, другая средняя — Настасьи Петровнина, а третья маленькая — Мишенькина. Девочка легла в большую — ей было слишком просторно; легла в среднюю — было слишком высоко; легла в маленькую — кроватка пришлась ей как раз впору, и она заснула.
А медведи пришли домой голодные и захотели обедать. Большой медведь взял свою чашку, взглянул и заревел страшным голосом:
— КТО ХЛЕБАЛ В МОЕЙ ЧАШКЕ?
Настасья Петровна посмотрела в свою
— КТО ХЛЕБАЛ В МОЕЙ ЧАШКЕ?
А Мишутка увидел свою пустую чашечку и запищал тонким голосом:
— КТО ХЛЕБАЛ В МОЕЙ ЧАШКЕ И ВСЁ ВЫХЛЕБАЛ?
Михайло Иваныч взглянул на свой стул и зарычал страшным голосом:
— КТО СИДЕЛ НА МОЁМ СТУЛЕ И СДВИНУЛ ЕГО С МЕСТА?
Настасья Петровна взглянула на свой стул и зарычала не так громко:
— КТО СИДЕЛ НА МОЁМ СТУЛЕ И СДВИНУЛ ЕГО С МЕСТА?
Мишутка взглянул на свой сломанный стульчик и пропищал:
КТО СИДЕЛ НА МОЁМ СТУЛЕ И СЛОМАЛ ЕГО?
Медведи пришли в другую горницу. — КТО ЛОЖИЛСЯ В МОЮ ПОСТЕЛЬ И СМЯЛ ЕЁ? — заревел Михайло Иваныч страшным голосом.
— КТО ЛОЖИЛСЯ В МОЮ ПОСТЕЛЬ и СМЯЛ ЕЁ? — зарычала Настасья Петровна не так громко.
А Мишенька подставил скамеечку, полез в свою кроватку и запищал тонким голосом:
— КТО ЛОЖИЛСЯ В МОЮ ПОСТЕЛЬ?..
И вдруг он увидел девочку и завизжал так, как будто его режут:
— Вот она! Держи, держи! Вот она! Вот она! Ай-я-яй! Держи!
Он хотел её укусить. Девочка открыла глаза, увидела медведей и бросилась к окну. Окно было открыто, она выскочила в окно и убежала. И медведи не догнали её.
Белка прыгала с ветки на ветку и упала прямо на сонного волка. Волк вскочил и хотел её съесть. Белка стала просить: «Пусти меня». Волк сказал: «Хорошо, я пущу тебя, только ты скажи мне, отчего вы, белки, так веселы. Мне всегда скучно, а на вас смотришь, вы там вверху всё играете и прыгаете». Белка сказала: «Пусти меня прежде на дерево, а оттуда тебе скажу, а то я боюсь тебя». Волк пустил, а белка ушла на дерево и оттуда сказала: «Тебе оттого скучно, что ты зол. Тебе злость сердце жжёт. А мы веселы оттого, что мы добры и никому зла не делаем».
Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век она прожила бы благополучно — конечно, в том случае, если бы не съел её аист. Но случилось одно происшествие. Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась тёплым мелким дождиком.
«Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! — думала она. — Какое это наслаждение — жить на свете!»
Дождик моросил по её пёстренькой лакированной спинке; капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, — на это есть весна, — и что, заквакав, она может уронить своё лягушачье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фью-фью- фью — раздаётся в воздухе, когда летит высоко над вами стая таких уток, а их самих даже и не видно: так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
— Кря, кря! — сказала одна из них. — Лететь ещё далеко, надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть её, большую и толстую квакушку, но всё-таки, на всякий случай, нырнула под корягу. Однако, подумав, она решилась высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
— Кря, кря! — сказала другая утка. — Уж холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
— Госпожи утки, — осмелилась сказать лягушка, — что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть её, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные, тёплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убедила их замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех, объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла в восторг, но в конце всё-таки спросила, потому что была осторожна:
— А много ли там мошек и комаров?
— О! Целые тучи! — ответила утка.
— Ква! — сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг, которые могли бы услышать её и осудить за кваканье осенью. Она уж никак не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть разик: — Возьмите меня с собой!
— Это мне удивительно! — воскликнула утка. — Как мы тебя возьмём? У тебя нет крыльев.
— Когда вы летите? — спросила лягушка.
— Скоро, скоро! — закричали все утки. — Кря, кря! Кря, кря! Тут холодно! На юг! На юг!
— Позвольте мне подумать только пять минут, — сказала лягушка. — Я сейчас вернусь, я наверное придумаю что-нибудь хорошее.
И она шлёпнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь, как вдруг из воды, около сучка, на котором сидела лягушка, показалась её морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только способна лягушка.
— Я придумала! Я нашла! — сказала она. — Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, а я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь, а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала, и всё будет превосходно.
Хотя молчать и тащить хотя бы и лёгкую лягушку три тысячи вёрст не бог знает какое удовольствие, но её ум привёл уток в такой восторг, что они единодушно согласились нести её. Решили переменяться каждые два часа, и так как уток было, как говорится в загадке, столько, да ещё столько, да полстолько, да четверть столько, а лягушка была одна, то нести её приходилось не особенно часто.
Нашли хороший, прочный прутик, две утки взяли его в клювы, лягушка прицепилась ртом за середину, и всё стадо поднялось на воздух. У лягушки захватило дух от страшной высоты, на которую её подняли; кроме того, утки летели неровно и дёргали прутик; бедная квакушка болталась в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, чтобы не оторваться и не шлёпнуться на землю. Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться. Под нею быстро проносились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем, было очень трудно рассматривать, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и немного вверх, но кое- что всё-таки видела и радовалась и гордилась.
«Вот как я превосходно придумала», — думала она про себя.
А утки летели вслед за нёсшей её передней парой, кричали и хвалили её.
— Удивительно умная голова наша лягушка, — говорили они. — Даже между утками мало таких найдётся.
Она едва удерживалась, чтобы не поблагодарить их, но, вспомнив, что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, ещё крепче стиснула челюсти и решилась терпеть. Она болталась таким образом целый день; нёсшие её утки переменялись на лету, ловко подхватывая прутик; это было очень страшно: не раз лягушка чуть было не квакнула от страха, но нужно было иметь присутствие духа, и она его имела. Вечером вся компания остановилась в каком-то болоте; с зарёю утки с лягушкой снова пустились в путь, но на этот раз путешественница, чтобы лучше видеть, что делается на пути, прицепилась спинкой и головой вперёд, а брюшком назад. Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями, полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, замечая в ней что-то странное, показывали на неё руками. И лягушке ужасно захотелось лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что о ней говорят. На следующем отдыхе она сказала:
— Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса:
— Смотрите, смотрите, — кричали дети в одной деревне, — утки лягушку несут!
Лягушка слышала это, и у неё прыгало сердце.
— Смотрите, смотрите, — кричали в другой деревне взрослые, — вот чудо-то!
«Знают ли они, что это придумала я, а не утки?» — подумала квакушка.
Смотрите, смотрите, — кричали в третьей деревне, - экое чудо! И кто это придумал такую хитрую штуку?
Тут уж лягушка не выдержала и, забыв всякую осторожность, закричала изо всей мочи:
— Это я! Я!
И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки громко закричали; одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету, но промахнулась. Лягушка, дрыгая всеми четырьмя лапками, быстро падала на землю; но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место, над которым закричала и где была твёрдая дорога, а гораздо дальше, что было для неё большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд на краю деревни.
Она скоро вынырнула из воды и тотчас же опять сгоряча закричала во всё горло:
— Это я! Это я придумала!
Но вокруг неё никого не было. Испуганные неожиданным плеском, местные лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показываться из неё, то с удивлением смотрели на новую.
И она рассказала им чудную историю о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешествия на утках; как у неё были свои собственные утки, которые носили её, куда ей было угодно; как она побывала на прекрасном юге, где так хорошо, где такие прекрасные тёплые болота и так много мошек и всяких других съедобных насекомых.
— Я заехала к вам посмотреть, как вы живёте, — сказала она. — Я пробуду у вас до весны, пока не вернутся мои утки, которых я отпустила.
Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разбилась о землю, и очень жалели её.
Ночевала как-то лиса у мужика. Утром собралась в дорогу и прихватила с собой тайком пару старых лаптей. «Может, — думает, — и пригодятся на что».
Идёт себе лесом, помахивает лаптем из стороны в сторону, песенку под нос мурлыкает.
Бежит ей навстречу бездомный пёс — облезлый нос, петуха тащит.
— Здорово, кума-лиса!
— Здорово, куманёк!
— Что это у тебя такое?
Лиса обвела бродячего пса взглядом, а потом встала с ним совсем рядом и запела:
А это — лапоть-лаптище,
Плёл его великий мастерище.
А ты — ну-ка, ну-ка! –
Посмотри, что это за штука.
На всё лапоть пригож:
Хочешь — меряй им рожь,
Хочешь — щи им хлебай,
Хочешь — деток в нём качай.
А захочешь помыться,
Он тебе — и корытце!..
— Ах, — говорит пёс, — какая хорошая вещь!.. Уступи мне его, лиса, очень мне твой лапоть понравился. Сама понимаешь, как он мне в моей бродячей жизни пригодиться может...
Лиса было отнекиваться: «Нет да нет, и самой больно нужен». Да пёс не отстаёт. Она и согласилась.
— Так и быть, ради тебя отдам один лапоть, а другой самой нужен... Давай петуха в обмен!
Взял пёс лапоть, побежал дальше, а лиса идёт, вторым лаптем помахивает и петуха впереди себя гонит.
А навстречу ей волк идёт и поросёнка несёт.
— Здорово, лиса! Как живёшь?
— Здорово, волк! Ничего живу, торговлей вот занялась: лаптями торгую, не напасёшься. Раньше на петухов меняла, а теперь поняла, что это себе дороже.
— А что это такое, кума, лапоть-то? — спрашивает волк.
Поглядела лиса на волка, помолчала недолго, а потом запела:
Славная вещь — лапоть-лаптище.
Ладил его искусный мастерище.
На всё лапоть пригож:
Хочешь — меряй им рожь,
Хочешь — щи им хлебай,
Хочешь — деток в нём качай.
А надо будет помыться,
Он тебе — и корытце!..
— Да, — говорит волк, — вещь хорошая!.. На вид — невелик, а прок — большой. Отдай его мне, лиса!
— Что ты, что ты, волк! Скажешь тоже...
— Ну тогда возьми за него поросёнка.
— Поросёнка?.. Давай, пожалуй!
Обрадовался волк, взял лапоть и был таков. А лиса шагнула в кусты у дороги, пошарила в них, пошарила, нашла брошенный лапоть — мало ли их при дороге валяется? — и пошла дальше; гонит перед собой петуха и поросёнка...
Идёт ей навстречу медведь с поклажей — целого телёнка несёт.
— Здравствуй, кума-лиса!
— Здравствуй, дедушка-медведушка!
— Куда бредёшь, куда живность гонишь?
— А к себе домой... Вот выменяла на лапти, да маху дала — продешевила.
— А что это, кума, за лапти такие?
— Да ничего особенного, — лиса отвечает, — а вот прок от них — большой!..
И стрельнула она тут на медведя глазками, и запела ласково:
Мои лапти-лаптищи
Ладил хитрый мастерище.
На всё лапоть у меня пригож:
Хочешь — меряй им рожь,
Хочешь — щи им хлебай,
Хочешь — деток в нём качай.
А задумаешь мыться,
Он тебе — и корытце!
Зря, что ли, медведушка, их у меня на базаре с руками отрывают?
— Знамо дело, — говорит медведь, — уж больно твой лапоть штука занятная. На вид неказист, а поди, как сработан... Отдай его мне, лиса!
— Очень надо!
— Я тебе телёнка за него отдам.
— Да на базаре я за него и коровы не возьму!
— Ну порадей, кума, своему-то хоть малость.
— Так и быть, медведушка, бери... Ну что мне с тобой делать!
Схватил медведь лапоть, точно клад какой, побежал с ним на село. А там праздник храмовый и базар. Пришли туда со своими лаптями и пёс бродячий с волком. Ходят по базару, выкликают:
— Кому лапти нужны, кому старые?..
Последние остались, покупайте, люди добрые, не пожалеете!
Тут их народ обступил и засмеял так, что не знали они, куда им со стыда и деваться.
Побежали они лису разыскивать, а она в лесочке на поляне сидит, стадечко своё пасёт.
Стали её бродячий пёс, волк и медведь укорять, а она и говорит:
— А мне-то, господа хорошие, что за дело?.. Какая такая охота была вам брать то, чего не знаете? Мне-то лапти ой как пригодились, а что вам с ними делать — не знаю, миленькие, и знать не хочу!..
Так звери и ушли от неё ни с чем и долго после того косились на лису да зубы точили.
Замяукали котята:
«Надоело нам мяукать!
Мы хотим, как поросята,
Хрюкать!»
А за ними и утята:
«Не желаем больше крякать!
Мы хотим, как лягушата,
Квакать!»
Свинки замяукали:
Мяу, мяу!
Кошечки захрюкали:
Хрю, хрю, хрю!
Уточки заквакали:
Ква, ква, ква!
Курочки закрякали:
Кря, кря, кря!
Воробышек прискакал
И коровой замычал:
Му-у-у!
Прибежал медведь
И давай реветь:
Ку-ка-ре-ку!
И кукушка на суку:
«Не хочу кричать куку,
Я собакою залаю:
Гав, гав, гав!»
Только заинька
Был паинька:
Не мяукал
И не хрюкал —
Под капустою лежал,
По-заячьи лопотал
И зверюшек неразумных
Уговаривал:
«Кому велено чирикать —
Не мурлыкайте!
Кому велено мурлыкать —
Не чирикайте!
He бывать вороне коровою,
He летать лягушатам под облаком!»
Но весёлые зверята —
Поросята, медвежата —
Пуще прежнего шалят,
Зайца слушать не хотят.
Рыбы по полю гуляют,
Жабы по небу летают,
Мыши кошку изловили,
В мышеловку посадили.
А лисички
Взяли спички,
К морю синему пошли,
Море синее зажгли.
Море пламенем горит,
Выбежал из моря кит:
«Эй, пожарные, бегите!
Помогите, помогите!»
Долго, долго крокодил
Море синее тушил
Пирогами, и блинами,
И сушёными грибами.
Прибегали два курчонка,
Поливали из бочонка.
Приплывали два ерша,
Поливали из ковша.
Прибегали лягушата,
Поливали из ушата.
Тушат, тушат — не потушат,
Заливают — не зальют.
Тут бабочка прилетала,
Крылышками помахала,
Стало море потухать —
И потухло.
Вот обрадовались звери!
Засмеялись и запели,
Ушками захлопали,
Ножками затопали.
Гуси начали опять
По-гусиному кричать:
Га-га-га!
Кошки замурлыкали:
Мур-мур-мур!
Птицы зачирикали:
Чик-чирик!
Лошади заржали:
И-и-и!
Мухи зажужжали:
Ж-ж-ж!
Лягушата квакают:
Ква-ква-ква!
А утята крякают:
Кря-кря-кря!
Поросята хрюкают:
Хрю-хрю-хрю!
Мурочку баюкают
Милую мою:
Баюшки-баю!
Баюшки-баю!
Нет комментариев. Ваш будет первым!