Борис Минаев «Секретная почта»
Однажды я просто шел через двор справа налево. Совершенно не могу вспомнить, зачем я выполнял этот нелепый маневр.
И вдруг я увидел на траве бумажку.
Бумажка как бумажка, мало ли валяется на земле разных никому не нужных бумажек?
Но эта была необычная. Она была чем-то похожа на письмо. Я осторожно поднял, развернул его и прочел:
«Тот, кто перепишет это письмо десять раз, тому будет счастье, он станет красивый, богатый и сильный, он будет жить в Америке и есть акулье мясо, а также грип-фрукт. А кто это письмо выбросит или сожжет, у того будет страшная болезнь, туберкулез, гнойная скарлатина или паралич сердца. Не выбрасывайте это письмо, а перепишите его десять раз, отдайте вашим друзьям или бросьте кому-нибудь в почтовые ящики. Одна девочка переписала его тридцать раз и выиграла в лотерею пять тысяч рублей. А один мальчик выбросил его, заболел и умер. Прощайте. Ваш друг».
Я показал это письмо Колупаеву, и он стал изучать его вдоль и поперек.
Он сел на бордюр, достал лупу и начал разглядывать письмо на просвет, вверх ногами и просто так.
— Почерк женский! — важно сообщил он мне.
— А как ты почерк определяешь: женский или мужской? — заинтересовался я.
— А у них все буквы круглые, у баб, — сказал он мне со смехом. — Такие ровные-ровные.
— А возраст? — заинтересованно спросил я.
— Возраст? — задумался Колупаев. — Ну как тебе сказать, возможно, особа лет десяти или примерно так двенадцати с половиной.
— Ты еще скажи, что особа лет примерно сорока или восемнадцати с четвертью, — возмутился я.
— Дурак ты, Лева! — сказал Колупаев, по- прежнему внимательно разглядывая письмо. — Меня другое беспокоит: оно здесь случайно лежит или для нас?
— Конечно, для нас! — воскликнул я. — Это же ежу понятно!
— Ну... если для нас, — сказал Колупаев, — тогда мы поступим с ним вот так.
После чего он взял свою лупу, поймал солнечный луч и поджег письмо. Письмо сначала задымилось, а потом и вовсе стало красиво полыхать. Как это у Колупаева получилось без всяких спичек, я просто ума не приложу.
— Колупаев! — заорал я с некоторым опозданием. — Ты зачем это сделал? Ты что? Чокнулся, что ли?
В этом месте вы можете подумать, что я испугался заболеть туберкулезом или гнойной скарлатиной. Да ничего я не испугался. Просто мне было жаль вещественного доказательства!
Как же мы теперь будем сличать почерка? Как искать преступника по цвету чернил? Я чуть не плакал от досады.
Но Колупаев только усмехался и глядел орлиным взором вокруг.
История не замедлила продолжиться. Стоило нам часиков в пять вечера вновь выйти к тому же месту, как под ногами у нас уже белел новый листок.
Колупаев достал фонарик (который мы ему подарили на день рождения) и направил на записку. Мы почти хором прочли текст новой записки.
«Эй, вы! Уроды!
Вам же было сказано, что это не просто письмо! Это ПОЧТА МИРА! (В этом месте Колупаев едко усмехнулся.) Его нельзя жечь! Его нельзя рвать! Это вам просто так не сойдет, с ваших вонючих рук! Учтите, что мы объявляем вам войну! (В этом месте Колупаев проницательно улыбнулся.) Теперь вы точно заболеете или умрете! Против вас сплотятся все честные и мужественные сердца! Мысли всех прогрессивных людей, которые переписали это письмо один миллион сто двадцать тысяч триста сорок три раза, обратятся против вас, против ваших грязных мыслей. Даем вам последний шанс! Завтра рано утром вы снова найдете под вашими грязными ногами письмо счастья. Если перепишете его, — мы вас простим. Не перепишете — пеняйте на себя! Не ваш друг».
На следующее утро мы вновь встретились на том же месте.
Никакого письма не было.
— Странно! — сказал Колупаев. — Очень странно. Ну-ка давай пройдемся вокруг дома. Сделаем-ка один кружок.
Мы прошлись мимо дома по Трехгорному валу и снова вернулись во двор. Но письма не было.
— Может, пропало куда-то? — нервно спросил Колупаев. — Давай чуть-чуть поищем. Вдруг оно где-то рядом.
Мы немножко поползали по траве, вытряхнули урны, посдвигали все камни и даже немножко покопали землю там, где она была довольно рыхлая.
Из приоткрытых форточек стали доноситься позывные «Доброго утра».
Зазвучали голоса ведущих, а потом послышался голос Аркадия Райкина.
«В греческом зале! В греческом зале!» — повторял Райкин.
Обычно я, когда это слышал, сразу начинал беспричинно ржать. Но тут я даже не улыбнулся.
— Ну нет так нет, — с деланным равнодушием зевнул Колупаев. — Пойду позавтракаю.
Вдруг в одном из окон мелькнула любопытная физиономия Бурого. И внезапная догадка пронзила меня. Бурый!
Я поделился догадкой с Колупаевым.
— Нет, вряд ли, — сказал Колупаев, немного поразмыслив. — Это же очень вредные люди делают. Чтоб жизнь нам испортить. А Бурый, он разве вредный? И потом, он нас боится, мы же отцы-основатели. Нет. Тут какие-то странные личности хотят заговор против нас устроить. Понимаешь?
Я молча кивнул. Заговор точно был, но для чего? К чему? Все пока было покрыто мраком неизвестности...
Прошло несколько дней. Колупаев встретил меня во дворе, отозвал за угол дома и в крайнем возбуждении показал новую записку.
«Здорово, кретины! Как живете, дистрофаны? Понос не мучает? Мы же вас предупреждали: не пытайтесь нас выследить! (Ни о чем таком они нас не предупреждали.) Ни к чему хорошему эти попытки не приведут! И учтите: ваш поступок, когда вы сожгли письмо счастья, не забыт! Вы еще за это поплатитесь, и, возможно, кровью! Скорее всего, вы просто тупые дебилы, которые не верят в нашу силу, а зря. Мы следим за каждым вашим шагом. И ни одно ваше действие не останется без ответа. Если вы кому-нибудь обо всем этом расскажете, вам крышка. Впрочем, можете рассказывать, нам без разницы. Только помните: все находится под нашим полным контролем! Скоро вы найдете еще одно наше письмо. Если вы выполните все наши инструкции, — мы будем с вами говорить по-другому. Возможно! Но это зависит от вас, круглые болваны!»
Подпись уже была другая: «Секретная почта».
Колупаев тяжело дышал. Он принялся загибать пальцы, чтобы выяснить количество страшных оскорблений, которые содержались в этом тексте, и никак не мог дойти до конца.
— Четыре... четыре слова, — сказал я, чтобы ему помочь. — Дебилы, кретины, дистрофаны, болваны. Да ладно, не обращай внимания, это они специально. Где ты его нашел?
— Под ногами валялось! — прохрипел Колупаев, достал спички, вышел на середину двора, поджег письмо и поднял над головой пылающий листок.
— Чего это твой Колупаев бумагу во дворе все время жжет? — подозрительно спросила меня за ужином мама. — Контрольную по математике, что ли? Или работу над ошибками?
— Мама! — ответил я сурово. — А почему это он мой? С каких это пор ты стала называть его моим?
— А что же, он мой, что ли? — едко спросила мама. — Нет уж, извини. Это твой Колупаев, и точка!
— Спасибо! — сказал я, чтобы закончить эту бесплодную дискуссию, и вышел из-за стола, даже не доев свою любимую шестикопеечную котлету.
Вскоре я нашел еще одно письмо. Честно говоря, сами письма меня совершенно не беспокоили. Беспокоили не они, а таинственный до безумия способ их доставки.
Письма непонятным образом всегда оказывались прямо у нас под ногами!
Например, четвертое по счету письмо лежало на парапете маленькой лестницы, которая вела в подвал нашего дома. Я забрел в эту глухомань, в наш палисадник под окнами, совершенно случайно. Ходил-ходил вокруг дома и пошел не по дороге, а по какой-то тропинке. И вдруг увидел письмо. Оно было аккуратно прижато камешком.
Ну просто Фенимор Купер какой-то!
Я быстро спустился по лестнице в подвал. Железная дверь была заперта на здоровый ржавый засов с замком.
Здесь, на лестнице, воняло мышами, мусором и какой-то сыростью. Я подумал, быстро выскочил оттуда, сел на корточки и стал смотреть вокруг: не улепетывает ли кто-нибудь со всех ног?
Нет, никто со всех ног не улепетывал. Ноги вокруг были совершенно нормальные. Женские ноги в чулках и туфлях, которые шли по улице. Мужские ноги в ботинках и сапогах, которые стояли возле нашего дома.
Тогда я вышел под фонарь и нервно прочитал письмо. Буквы прыгали перед глазами. Читать поэтому пришлось два раза. Или даже три.
«СЕКРЕТНАЯ ПОЧТА!!!
Привет, дорогие мальчики!
Не обращайте внимания на предыдущие три письма. Это была проверка! Мы проверяли, как доходит почта. Теперь видим, что почта доходит хорошо. Одна из нас — неизлечимо больная девочка, а другая — ее подруга, которая за ней ухаживает. Мы практически целыми днями не выходим из дома. Мы задыхаемся! У нас нет никого! Но выйти из дома мы не можем. Между пинг-понговым столом и котельной вы найдете наш секрет. Он помечен специальным знаком. Там вы найдете наш девиз и наше следующее послание. Прочтите его внимательно, и если найдете его и сделаете то, что там написано, мы с вами встретимся. Пока».
Мы долго ходили возле котельной и ковырялись в песке. Никакого знака не было.
Я просто облазил всю землю, вдоль и поперек. Ничего, кроме пивных пробок и каких-то деревяшек, не было на этой обычной московской земле.
— Давай подальше отойдем! — предложил Колупаев.
Мы отошли шагов на двадцать назад. Колупаев даже достал лупу. Но и в лупу ничего не было видно.
В общем, нам понадобилось еще полчаса, чтобы сообразить, в чем дело. На котельной была нарисована стрелка! Сверху вниз! Красным мелом! Надо было не под ноги смотреть, а прямо перед собой!
У меня ужасно билось сердце, когда я откапывал руками этот секрет: золотая фольга из фантика, розовое бутылочное стекло, ну и всякая прочая ерунда — какая-то сломанная заколка типа гребешок, два шарика из-под стеклянных бус.
И наконец в спичечном коробке — это письмо. Колупаев был мрачней тучи.
— Как они это делают? Объясни мне, Лева! — говорил он с отчаянием. — Как? Это заговор! Они хотят нас свергнуть! Я буду ловить всех девчонок по одной и буду их раскалывать! Я этого так не оставлю! — говорил Колупаев, тяжело дыша, пока я разворачивал письмо.
«СЕКРЕТНАЯ ПОЧТА.
Молодцы, ребята. Вы нашли это пятое, последнее письмо. Больше мы с вами не играем. Потому что неинтересно. Вы тупые, как пробки. Простите, что мы вас грубо обзывали нехорошими словами. Но другого вы просто не заслуживаете. Впрочем, если вам есть что сказать — оставьте на этом месте свое письмо. Чао, крошки».
— Как ты думаешь, они сейчас на нас смотрят? — тихо спросил я и оглянулся на свой дом. Впервые в жизни он казался мне враждебным и даже страшным.
— Конечно! — схватился за голову Колупаев. — Я больше никогда в жизни не подниму с земли ни одного секретного письма! Даже если оно будет завернуто в три рубля! Даже в десять рублей! Ты меня понял, Лева?
— Нет, — твердо сказал я. — Нет, Колупаев, ты не прав. Игра еще не окончена. Давай напишем им письмо. Причем такое, чтобы они не могли не ответить. И начинаем следить! Следим день и ночь! Я слежу из окна своей квартиры. Ты тоже. Ночь я, ночь ты. Мы их должны выследить! Другого нам просто не дано!
— А дальше? — тревожно спросил Колупаев. — Выследим и в морду?
Я с тревогой посмотрел на него. Глаза его блестели лихорадочным огнем. Нехороший, скажу я вам, признак. Но отступать было уже некуда.
Письмо писал Колупаев под мою диктовку.
«ОТЦЫ-ОСНОВАТЕЛИ - СЕКРЕТНОЙ ПОЧТЕ.
Девочки!!!
Если бы вы были мальчиками, мы бы, конечно, давно на вас обиделись. Но у нас есть еще кое-какая причина на вас не обижаться. Раскроем вам нашу тайну. Один из нас давно уже любит одну из вас! Она ему давно нравится! Просто он не знает, как ей об этом сказать! Если вы — это вы (то есть те, о ком мы думаем), то мы очень хотели бы узнать, взаимна ли эта любовь. Если же она не взаимна, что ж... Такова жизнь! Дайте знать, что вы получили это письмо. А если оно дойдет до адресата, мы раскроем вам вторую тайну — кто из нас влюблен».
— Слушай, — краснея, спросил Колупаев. — А если оно попадет не в те руки?
— Теперь, — сказал я, — они будут думать! Переживать! А потом раскроются! Не могут они не раскрыться! Следи за всеми! Смотри вокруг внимательно!
Ответный ход «Секретной почты» был очень прост.
Когда я вышел в назначенное время, я просто закачался от злости.
Записки, прижатые камешками, виднелись по всему двору!
Их было пять... семь... нет, восемь! Я стал лихорадочно собирать их. Потом мне пришлось показывать Колупаеву их местоположение.
«Идиоты» — возле котельной, где был секрет.
«Психи» — на теннисном столе.
«Болваны» — в беседке.
«Кто вам поверит?» — на бордюре, рядом со стадионом.
«Не смешите нас!» — просто рядом с подъездом, возле лавочки.
«Вы нам надоели» — не помню где.
И еще две, содержания которых я просто не помню.
— Ну и где твой план? — сурово спросил меня Колупаев. — Почему никто не назначает тебе свидания? Почему никто не шлет тебе воздушных поцелуйчиков?
— Спокойно, шеф! — сказал я. — Клиент должен дозреть!
Мы решили ответить тем же. Я написал двенадцать записок. В отличие от наших противников, мы решили не ломать голову над содержанием и сделать его идентичным, то есть одинаковым.
Вот что там было написано довольно крупными буквами:
«СЕКРЕТНАЯ ПОЧТА! АЙ ЛАВ Ю!»
Когда я уже засовывал эти записки в карман (Колупаев отвечал за камешки), в прихожую вдруг вышла мама. Она посмотрела на меня как- то странно и вдруг сказала:
— Ну вы уже всех замучили с этими записками! Не позорься, Лева! Неужели вы не можете догадаться! Все уже знают, кроме вас! Замусорили весь двор вашей любовной перепиской! Каждую субботу нас с отцом будишь ни свет ни заря. Прямо смешно. Два Ромео недоделанных и одна Джульетта сопливая. Отстаньте вы от нее, и она от вас отстанет. Впрочем, как хочешь. Ты уже взрослый, и так далее...
— Мама! — заорал я. — Ты знаешь? Кто она? И почему одна? Их же две!
— Да одна, одна! — сказала мама. — Просто хитрая девчонка. Неужели не можешь догадаться? Вот балда! Ну кто может додуматься до таких глупостей? Ну!..
Я сел на калошницу и закрыл голову руками от стыда. Я все равно не мог догадаться!
Затем быстро вышел на улицу. Там уже стоял Колупаев.
— Ну что, написал? — быстро спросил он меня. Я пожал плечами.
В солнечном свете на нас тихо и мягко планировал бумажный голубь. Мы подняли головы.
На балконе стояла Танька Нудель и делала нам книксен.
На крыле у голубя было только три слова: «СЕКРЕТНАЯ ПОЧТА РАССЕКРЕЧЕНА». Я почти что плакал.
Колупаев долго не мог поверить в то, что Танька придумала и осуществила всю эту операцию одна.
И добилась своего! Я признался ей в любви! Сам! Своей рукой! И только благодаря маме не успел рассыпать это признание, как листовки, по всей округе.
Почему Танька Нудель хотела именно этого (и этого ли она хотела), до сих пор осталось для меня тайной. Как и вообще женская душа. Любая. Но именно женская.
Остальные детали вполне сходились. Танька очень рано, часов в восемь или в полвосьмого, уезжала по выходным в музыкальную школу, за тридевять земель, на «Полежаевскую». В этот мертвый час ей было совершенно несложно оставить на наших обычных маршрутах любое количество записок. Из-за музыкалки она вечно сидела дома и пилила гаммы. Танька терпеть не могла нас, отвратительных людей, которые целыми днями просиживали во дворе, куда ее вообще никогда не выпускали родители.
Впрочем, конец у этой истории был не таким веселым, как ее начало.
Колупаев все-таки выследил Таньку и расстрелял твердыми жеваными катышами-пульками. Из полой трубки, древнего оружия аборигенов Африки и Австралии.
Она бежала, закрыв голову портфелем и скрипкой, и плакала. А потом споткнулась около подъезда и больно упала.
Но эта месть не принесла лично мне никакого удовлетворения.
Рекомендуем посмотреть:
Нет комментариев. Ваш будет первым!