Ветер жил в водосточной трубе старого двухэтажного дома. Он поселился там давно, когда труба ещё не была покрыта ржавчиной и вокруг стояла маленькая деревня, а не большой город.
От деревни только и остался этот один-единственный дом с кирпичным низом и бревенчатым верхом. Среди деревенских изб он был самым большим, а в городе оказался самым маленьким, если не считать газетных киосков.
Ветер, живущий в трубе, был тоже маленький. По сравнению с ветрами, которые летают над всей землёй и гнут большие деревья, это был просто уличный сквозняк. Алька звал его Шуршуном, потому что этот ветер, когда вылетал на улицу, сразу начинал шуршать по асфальту сухими листьями.
У Шуршуна был очень скверный характер. Наверное, от зависти. Шуршун завидовал большим ветрам. Он злился на своё бессилие и, чтобы на него обратили внимание, старался навредить людям. Вырывал из рук газеты, хлопал форточками, поднимал пыль в переулках. Но сил у него хватало всего на несколько минут.
Иногда, в холодную погоду, Шуршун выл в трубе от тоски и злости. Труба была дырявая, проржавевшая, и Шуршун мёрз в ней.
Алька прижимался щекой к трубе и слушал, как голосит противный ветер.
Приходила соседская девчонка Женька и тоже слушала.
Они оба не любили этот ветер. Однажды Шуршун залетел в открытое окно, хлопнул створкой и опрокинул пузырёк с тушью на чертёж старшей Альки- ной сестры Марины, который лежал на подоконнике. Попало, конечно, Альке. А у Женьки Шуршун прошлым летом вырвал из рук голубой шар с нарисованным жёлтым цыплёнком. Было бы не обидно, если бы шар улетел к самому небу. Но Шуршун не хотел отдавать его ветрам, которые высоко-высоко передвигали горы белых облаков. Он ударил голубой шар с жёлтым цыплёнком о провода, и шар лопнул.
— Почему он такой вредный? — говорила Женька. — Прямо ужас какой вредный!
— Он как маленькая собачонка, — решил Алька. — Большие собаки всегда добрые, а маленькие только и хотят за ногу тяпнуть.
Алька и Женька, чтобы разозлить своего врага, по очереди кричали в трубу:
— Эй ты, сквозняк несчастный!
Шуршун замолкал, услышав такие оскорбительные слова, а потом ещё громче выл от возмущения...
Однажды зимой Алька, Женька и Валерка шли из школы. Вернее, шли только Валерка и Алька. Они тянули за верёвочку санки. На санках сидела Женька и держала три портфеля: свой и мальчишек. Они возвращались с урока физкультуры. Урок у первоклассников был весёлый: соревновались в парке, кто дальше всех съедет с горы.
— А Валерка ехал-ехал да как головой в сугроб вр-р-режется! — вдруг вспомнил Алька.
Валерка сразу засмеялся. Он любил смеяться. А Женька хохотала так, что рассыпала портфели и сама свалилась на бок.
Шуршун терпеть не мог, когда кто-нибудь весело смеялся. Кроме того, он давно хотел отомстить Альке и Женьке за насмешки. Он полетел к котельной, поднял там с земли несколько крошечных острых угольков, смешал их со снежной пылью и понёс навстречу ребятам.
Валерка, всё ещё смеясь, подставил снежному облаку лицо. Было очень приятно, когда снежинки таяли на разгорячённых щеках. А Женька не решилась подставить лицо снегу и закрылась шапкой с пушистым помпоном.
Потом они взглянули на Альку и увидели, что он совсем не смеётся. Он стоял, опустив голову, и тёр кулаком глаз.
— Ты что? — удивилась Женька.
— Соринка попала, — сморщившись, сказал Алька.
— Больно? — сочувственно спросил Валерка.
Алька не ответил. Ему было так больно, будто глаз
проткнули иголкой. Слёзы сами собой бежали по щекам.
— Не три кулаком, — сказала Женька. — Дай я соринку языком вытащу. Я умею.
Она была просто сумасшедшая! Алька даже подумать боялся, что кто-то может дотронуться до его больного глаза. Он его и открыть-то никак не мог, а рука сама прижималась к лицу.
— Ну-ка покажи, — велела Женька.
— Убирайся! — крикнул Алька. — Как дам!
Женька скривила губы и сказала:
— Недотрога! Испугался!
Алька одним глазом поглядел на санки, схватил свой портфель и трахнул Женьку. Но если смотришь одним глазом, да ещё сквозь слёзы, всё кажется каким-то перекошенным. И Алька промахнулся. Он треснул портфелем не по Женьке, а по собственной ноге. А Женька отскочила и запела:
— Не-до-тро-га... Алька-каралька!
— Опять вы... — жалобно сказал Валерка. — Ну хватит вам!
Он больше всего на свете не любил, когда кто-ни- будь ссорился. Сам он никогда не обижался и ссорился очень редко. Валерка был весёлым и улыбался почти каждую минуту. А когда кто-нибудь начинал ругаться, лицо у Валерки делалось грустным, будто он вот-вот заплачет.
— А тебе какое дело? — сказала ему Женька. — Ты не лезь.
Алька снова тёр глаз кулаком, но другим глазом следил за Женькой. И думал, погнаться за ней или не стоит.
Валерка взял Женькин портфель, поставил его на покрытый снегом тротуар. Алька видел, как уходил Валерка. Он тащил санки, будто они были тяжёлые- тяжёлые. А на санках лежал только один Валеркин портфель.
* * *
Дома Алька долго промывал глаз водой, и соринка наконец выскочила. Но настроение всё равно было плохое. Он сел готовить уроки и даже решил два примера, но потом бросил ручку. Делать домашние задания один он не привык.
Алька вспомнил, как Валерка тащил на санках свой портфель, и ему стало совсем грустно. Даже злость на Женьку пропала. Он походил по комнате, потом натянул пальто и шапку и выскочил на улицу.
На улице он сразу увидел Женьку. Она шла в ту сторону, где стоял дом Валерки.
Пошёл и Алька.
Они шли по разным сторонам тротуара и делали вид, что вовсе не знают друг друга. Потом Женька протянула, будто сама с собой разговаривала:
— А я к Валерику пошла, во-от...
— Больно ты ему нужна! — не оборачиваясь, сказал Алька.
— Я у него задачник забыла, — проговорила Женька, разглядывая на ходу небо с клочковатыми облаками.
— А я... я тоже забыл... — Но Алька так и не придумал, что он забыл у Валерки. И решил больше с Женькой не разговаривать.
Только как-то так получилось, что шагали они уже не по разным краям тротуара, а посередине, совсем близко друг от друга.
— Соринка-то всё ещё сидит в глазу? — тихо спросила Женька.
— Выскочила, — вздохнул Алька и зачем-то потёр глаз кулаком.
— Не три варежкой, — строго сказала Женька. — Натрёшь — ещё пуще болеть будет.
— Да уже не болит, — сказал Алька. — Это я так.
Они поравнялись со старым домом, и Алька грохнул кулаком по ржавой трубе.
— Это всё из-за него.
— Из-за Шуршуна?
— Конечно, — смущённо сказал Алька. — Это он соринку мне в глаз запустил.
— Вот вредняга! — посочувствовала Женька. — Запереть бы его тут.
Оба поглядели на трубу.
— Как его запрёшь? — сказал Алька. — Это всё- таки ветер.
— Сделать деревянную затычку, — развеселилась Женька. — Сделать вторую. Внизу трубу заткнуть и вверху...
— А на боках у трубы вон сколько дыр.
— Да-а...
— Ну его, — махнул варежкой Алька. — Всё равно соринки уже нет. Ничего у него не вышло.
Шуршун в трубе тихо завыл от досады. А они зашагали быстро-быстро, чтобы поскорей прийти к Валерке, который, наверно, совсем загрустил один.
Нет комментариев. Ваш будет первым!