Платонов «Ещё мама»
Андрей Платонов «Ещё мама»
— А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! — сказал Артём своей матери, Евдокии Алексеевне. — Правда, мама?
— Правда, правда, — ответила мать. — Чего тебе ходить!
— Чего мне ходить? Нечего! А то я пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше!
— Не надо, — сказала мать, — не надо!
А когда прошло лето и стало Артёму семь лет от роду, Евдокия Алексеевна взяла сына за руку и повела его в школу. Артём хотел было уйти от матери, да не мог вынуть руку из ее руки: рука у матери теперь была твердая, а прежде была мягкая.
— Ну что ж! — сказал Артём. — Зато я домой скоро приду. Правда, скоро?
— Скоро, скоро, — ответила мать. — Поучишься чуть-чуть и домой пойдешь.
— Я чуть-чуть, — соглашается Артём. — А ты по мне дома не скучай!
— Не буду, сынок, я не буду скучать.
— Нет, ты немножко скучай, — сказал Артём. — Так лучше тебе будет, а то что! А игрушки из угла убирать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.
— А я тебя ждать буду, — сказала мать, — я тебе оладьи нынче испеку.
— Ты будешь ждать меня? — обрадовался Артём. — Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!
— Да уж ладно! — засмеялась мать Артёма. — Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!
— Ты дыши и терпи, тогда не помрешь, — сказал Артём. — Гляди, как я дышу, так и ты.
Мать вздохнула, остановилась и показала сыну вдаль. Там, в конце улицы, стояла новая большая рубленая школа — ее целое лето строили, — а за школой начинался темный лиственный лес. До школы отсюда еще было далеко, до нее протянулся долгий порядок домов — дворов десять или одиннадцать.
— А теперь ступай один, — сказала мать. — Привыкай один ходить. Школу-то видишь?
— А то будто! Вон она!
— Ну иди, иди, Артёмушка, иди один. Учительницу там слушайся, она тебе вместо меня будет.
Артём задумался.
— Нет, она за тебя не будет, — тихо произнес Артём, — она чужая.
— Попривыкнешь, Аполлинария Николаевна тебе как родная будет. Ну, иди!
Мать поцеловала Артёма в лоб, и он пошел далее один. Отошедши далеко, он оглянулся на мать.
Мать стояла на месте и смотрела на него. Артёму хотелось заплакать по матери и вернуться к ней, но он опять пошел вперед, чтобы мать не обиделась на него... А матери тоже хотелось догнать Артёма, взять его за руку и вернуться с ним домой, но она только вздохнула и пошла домой одна.
Вскоре Артём снова обернулся, чтобы поглядеть на мать, однако ее уже не было видно. И пошел он опять один и заплакал. Тут гусак вытянул шею из-за изгороди, крякнул и защемил штанину у Артёма, а заодно прихватил и живую кожу на его ноге. Артём рванулся прочь и спасся от гусака.
«Это страшные дикие птицы, — решил Артём, — они живут вместе с орлами».
На другом дворе были открыты ворота. Артём увидел лохматое животное с приставшими к нему репьями, животное стояло к Артёму хвостом, но все равно оно было сердито и видело его.
«Ктой-то это? — подумал Артём. — Волк, что ли?»
Артём оглянулся в ту сторону, куда ушла его мать, — и не видать ли ее там, а то этот волк побежит туда. Матери не было видно, она уже дома, должно быть, это хорошо, волк ее не съест. Вдруг лохматое животное повернуло голову и молча оскалило на Артёма пасть с зубами.
Артём узнал собаку Жучку.
— Жучка, это ты?
«Р-р-р!» —ответила собака-волк.
— Тронь только! — сказал Артём. — Ты только тронь! Ты знаешь, что тогда будет? Я в школу иду. Вон она виднеется!
«Ммм», — смирно произнесла Жучка и шевельнула хвостом.
— Эх, далече еще до школы! — вздохнул Артём и пошел дальше.
Кто-то враз и больно ударил Артёма по щеке, словно вонзился в нее, и тут же вышел вон обратно.
— Это ктой-то еще? — напугался было Артём. — Ты чего дерешься, а то я тебе тоже... Мне в школу надо. Я ученик — ты видишь!
Он поглядел вокруг, а никого не было, один ветер шумел павшими листьями.
— Спрятался? — сказал Артём. — Покажись только!
На земле лежал толстый жук. Артём поднял его, потом положил на лопух.
— Это ты на меня из ветра упал. Живи теперь, живи скорее, а то зима настанет.
Сказавши так, Артём побежал в школу, чтобы не опоздать. Сначала он бежал по тропинке возле плетня, да оттуда какой-то зверь дыхнул на него горячим духом и сказал: «Ффур-фурчи!»
— Не трожь меня: мне некогда! — ответил Артём и выбежал на середину улицы.
На дворе школы сидели ребята. Их Артём не знал, они пришли из другой деревни; должно быть, они учились давно и были все умные, потому что Артём не понимал, что они говорили.
— А ты знаешь жирный шрифт? Ого! — сказал мальчик из другой деревни.
А еще двое говорили:
— Нам хоботковых насекомых Афанасий Петрович показывал!
— А мы их прошли уже. Мы птиц учили до кишок!
— Вы до кишок только, а мы всех птиц до перелета проходили.
«А я ничего не знаю, — подумал Артём, — я только маму люблю! Убегу я домой!»
Зазвенел звонок. На крыльцо школы вышла учительница Аполлинария Николаевна и сказала, когда отзвенел звонок:
— Здравствуйте, дети! Идите сюда, идите ко мне.
Все ребята пошли в школу, один Артём остался во дворе.
Аполлинария Николаевна подошла к нему:
— А ты чего? Оробел, что ли?
— Як маме хочу, — сказал Артём и закрыл лицо рукавом. — Отведи меня скорее ко двору.
— Нет уж, нет! — ответила учительница. — В школе я тебе мама.
Она взяла Артёма под мышки, подняла к себе на руки и понесла. Артём исподволь поглядел на учительницу: ишь ты, какая она была, — она была лицом белая, добрая, глаза ее весело смотрели на него, будто она играть с ним хотела в игру, как маленькая. И пахло от нее так же, как от матери, — теплым хлебом и сухою травой.
В классе Аполлинария Николаевна хотела было посадить Артёма за парту, но он в страхе прижался к ней и не сошел с рук. Аполлинария Николаевна села за стол и стала учить детей, а Артёма оставила у себя на коленях.
— Эк ты, селезень толстый какой на коленях сидит! — сказал один мальчик.
— Я не толстый! — ответил Артём. — Это меня орел укусил, я раненый.
Он сошел с коленей учительницы и сел за парту.
— Где? — спросила учительница. — Где твоя рана? Покажи-ка ее, покажи!
— А тута! — Артём показал ногу, где гусак его защемил.
Учительница оглядела ногу.
— До конца урока доживешь?
— Доживу, — обещал Артём.
Артём не слышал, что говорила учительница на уроке. Он смотрел в окно на далекое белое облако; оно плыло по небу туда, где жила его мама в родной их избушке. А жива ли она? Не померла ли от чего-нибудь — вот бабушка Дарья весною враз померла, не чаяли не гадали. А может быть, изба их без него загорелась, ведь Артём давно из дому ушел, мало ли что бывает.
Учительница видела тревогу мальчика и спросила у него:
— А ты чего, Федотов Артём, ты чего думаешь сейчас? Почему ты меня не слушаешь?
— Я пожара боюсь, наш дом сгорит.
— Не сгорит. В колхозе народ смотрит, он потушит огонь.
— Без меня потушат? — спросил Артём.
— Без тебя управятся.
После уроков Артём первым побежал домой.
— Подожди, подожди, — сказала Аполлинария Николаевна. — Вернись назад, ты же раненый.
А ребята сказали:
— Эк какой — инвалид, а бегает!
Артём остановился в дверях, учительница подошла к нему, взяла его за руку и повела с собою. Она жила в комнатах при школе, только с другого крыльца. В комнатах у Аполлинарии Николаевны пахло цветами, тихо звенела посуда в шкафу и всюду было убрано чисто, хорошо.
Аполлинария Николаевна посадила Артёма на стул, обмыла его ногу теплой водой из таза и перевязала красное пятнышко — щипок гусака — белой марлей.
— А мама твоя будет горевать! — сказала Аполлинария Николаевна. — Вот горевать будет!
— Не будет! — ответил Артём. — Она оладьи печет!
— Нет, будет. Эх, скажет, зачем Артём в школу нынче ходил? Ничего он там не узнал, а пошел учиться, — значит, он маму обманул, значит, он меня не любит, скажет она и сама заплачет.
— И правда! — испугался Артём.
— Правда. Давай сейчас учиться.
— Чуть-чуть только, — сказал Артём.
— Ладно уж, чуть-чуть, — согласилась учительница. — Ну, иди сюда, раненый.
Она взяла его к себе на руки и понесла в класс. Артём боялся упасть и прильнул к учительнице. Снова он почувствовал тот же тихий и добрый запах, который он чувствовал возле матери, а незнакомые глаза, близко глядевшие на него, были несердитые, точно давно знакомые. «Не страшно», — подумал Артём.
В классе Аполлинария Николаевна написала на доске одно слово и сказала:
— Так пишется слово «мама», — и велела писать эти буквы в тетрадь.
— А это про мою маму? — спросил Артём.
— Про твою.
Тогда Артём старательно начал рисовать такие же буквы в своей тетради, что и на доске. Он старался, а рука его не слушалась; он ей подговаривал, как надо писать, а рука гуляла сама по себе и писала каракули, не похожие на маму. Осерчавши, Артём писал снова и снова четыре буквы, изображающие «маму», а учительница не сводила с него своих радующихся глаз.
— Ты молодец! — сказала Аполлинария Николаевна.
Она увидела, что теперь Артём сумел написать буквы хорошо и ровно.
— Еще учи! — попросил Артём. — Какая это буква: вот такая — ручки в бочки?
— Это Ф, — сказала Аполлинария Николаевна.
— А жирный шрифт что?
— А это такие вот толстые буквы.
— Кормленые? — спросил Артём. — Больше не будешь учить — нечему?
— Как так «нечему»? Ишь ты какой! — сказала учительница. — Пиши еще!
Она написала на доске: «Родина». Артём стал было переписывать слово в тетрадь, да вдруг замер и прислушался. На улице кто-то сказал страшным, заунывным голосом: «У-у», — а потом еще раздалось откуда-то, как из-под земли: «Н-н-н!»
И Артём увидел в окне черную голову быка.
Бык глянул на Артёма одним кровавым глазом и пошел к школе.
— Мама! — закричал Артём.
Учительница схватила мальчика и прижала
его к своей груди.
— Не бойся! — сказала она. — Не бойся, маленький мой. Я тебя не дам ему, он тебя не тронет.
«У-у-у!» — прогудел бык.
Артём обхватил руками шею Аполлинарии Николаевны, а она положила ему свою руку на голову.
— Я прогоню быка.
Артём не поверил.
— Да. А ты не мама!
— Мама!.. Сейчас я тебе мама!
— Ты еще мама? Там мама, а ты еще, ты тут.
— А еще. Я тебе еще мама!
В классную комнату вошел старик с кнутом, запыленный землей; он поклонился и сказал:
— Здравствуйте, хозяева! А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая была...
— А вы кто, вы чьи? — спросила Аполлинария Николаевна.
— Мы дальние, — ответил старик. — Мы сквозь идем вперед, мы племенных быков по плану гоним. Слышите, как они нутром гудят? Звери лютые!
— Они вон детей могут изувечить, ваши быки! — сказала Аполлинария Николаевна.
— Еще чего! — обиделся старик. — А я-то где? Детей я уберегу!
Старик-пастух напился из бака кипяченой воды — он полбака выпил, — вынул из своей сумки красное яблочко, дал его Артёму. «Ешь, — сказал, — точи зуб», — и ушел.
— А еще у меня есть еще мамы? — спросил Артём. — Далеко-далеко где-нибудь?
— Есть, — ответила учительница. — Их много у тебя.
— А зачем много?
— А затем, чтоб тебя бык не забодал. Вся наша Родина — еще мама тебе.
Вскоре Артём пошел домой, а на другое утро он спозаранку собрался в школу.
— Куда ты? Рано еще, — сказала мать.
— Да, а там учительница Аполлинария Николаевна! — ответил Артём.
— Ну что ж, что учительница. Она добрая.
— Она, должно, уже соскучилась, — сказал Артём. — Мне пора.
Мать наклонилась к сыну и поцеловала его на дорогу.
— Ну, иди, иди помаленьку. Учись там и расти.
Рекомендуем посмотреть:
| Некто # 8 июля 2018 в 17:01 0 |
| Прикольно! |