Рассказы о Родине для школьников 5 класса

Исторические рассказы о Русском государстве для детей

Леонид Асанов «Путь на Перынь»

События, о которых здесь рассказано, происходили давно — больше тысячи лет назад. Русское государство тогда ещё только зарождалось. Среди непроходимых лесов, по берегам полноводных рек жили племена предков-славян: поляне, древляне, кривичи, уличи, дреговичи, северяне... Пахали землю, разводили скот, охотились, ловили рыбу, обменивались меж собой товарами. Князья их стремились распространить свою власть и на соседей: покоряли их силой или договаривались о дружбе. Так постепенно возник союз племён, который получил название Русь.

Год от года росла сила и мощь молодой Руси. Всё увеличивая свои пределы, тянулась она от южного Чёрного моря (славяне называли его Русским) на север к Балтийскому (тогда оно называлось Варяжским), от Карпатских гор на западе до верховьев реки Волги на востоке.

Пристально приглядывались к русичам их соседи. К югу от Чёрного моря находилось тогда государство греков — Византия. Туда по морю часто добирались русские купцы. А северными соседями Руси были варяги, жители Прибалтики и Скандинавии. Это были храбрые воины, совершавшие далёкие походы на своих челнах, украшенных головами драконов. Русские князья нередко приглашали их в свои дружины.

Через все русские земли — от севера до юга — тянулся водный путь по рекам и озёрам, который называли путь «из варяг в греки». Вот по этому пути из Киева в Новгород летом 969 года плыли герои нашего рассказа.

Загостились в Киеве новгородские послы. Они прибыли сюда ещё в самом начале лета, как только узнали, что великий князь киевский Святослав вернулся домой из дальнего похода.

Князь с дружиною ходил за Дунай. Одерживая победу за победой, вторгся он в пределы Византийской империи — могущественного соседа русичей. Тревога охватила жителей Царьграда. Тайные посланцы греков на скорых кораблях пересекли Русское море, в низовьях Днепра разыскали печенегов и завязали с ними переговоры. Узнав, что Киев остался без КНЯЗЯ. печенеги, как стая голодных воронов, налетели на город. Киевляне, едва сдерживая натиск врагов, успели подать весть своему князю. В послании они укоряли Святослава: «Ты, княже, ищешь чужих земель, а свою землю покинул. А нас чуть не взяли печенеги, и мать, и детей твоих. Если не придёшь и не защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не жаль тебе твоей отчизны, матери старой, детей твоих?»

Ответ Святослава был скор и яростен. С отборной частью дружины ринулся он на север, в семь дней одолел громадное расстояние, ударил на печенегов и разбил их в беспощадной сече.

Тогда-то и пошла в Новгород весть о победе Святослава, тогда-то и тронулись в путь послы новгородские...

А в Киеве пиры шли за пирами. В княжеском тереме — для бояр и ближней дружины, на дворе княжьем — для дружины младшей, на широкой торговой площади внизу — для всего люда киевского.

Били челом Святославу нарочитые мужи новгородские, просили выслушать их просьбы- жалобы, но всё-то князю за пирами, за весельем было недосуг.

Все последние годы, хоть и величался Святослав великим князем, занят он был бесконечными походами, а всеми делами домашними, всем устроением земли Русской занималась старая мать Святослава, княгиня Ольга. Так нередко в дому бывает: пока сын в отлучке, мать за хозяйством приглядывает. У неё и решили просить новгородцы совета. Да вот беда: занемогла старая княгиня, занедужила, а как лето перевалило за середину, тихо скончалась...

Меж тем вести из Новгорода приходили тревожные. Как не раз уже бывало и прежде, пошла в городе усобица, раздор. На мосту через реку Волхов что ни день, то драки, люди вниз головою в воду летят, и ни одна сторона верх взять не может. Как тут быть?

Нарочитые мужи новгородские средство утишить город знали. Нужен народу единовластный князь, чтоб мог он и кроткой мудростью, и рукою твёрдой навести порядок в Новгороде, дабы жили в нём люди без тревоги, без боязни приезжали бы гости-купцы из заморских стран.

— Дай нам в князья старшего сына своего! — сказали новгородцы Святославу, когда им довелось увидеть князя.

Не знали они, что Святослав, собираясь в новый поход, решил оставить Ярополка вместо себя на киевском престоле. Кто же променяет стольный Киев-град, мать городов русских, на далёкий северный край!

— Не хочет Ярополк — дай нам Олега, второго сына твоего! — стояли на своём послы.

Но и Олег поспешил отказаться: отец обещал ему богатую Древлянскую землю невдалеке от Киева.

— Смотри, князь, — сказал Стоян, глава посольства, — не хочешь помочь нам, так мы в ином месте себе князя отыщем!

— Да кто к вам пойдёт-то? — усмехнулся Святослав. — О мятежах да буйстве новгородском всяк наслышан!

На том разговор и кончился. Ни с чем возвратились новгородцы на своё подворье. Долго сидели они при свечах, думу думали, как вдруг раздался с улицы громкий стук.

Поздний гость вошёл в палату. Поклон клал по-писаному, приветствовал хозяев по-учёному. Это был Добрыня, человек в Киеве известный. Много лет провёл он на службе у князя, ходил с ним в походы, бился в жарких схватках. Доводилось ему и в Новгороде бывать с поручениями от княгини Ольги и самого Святослава. Но знаменит он был не столько силой и отвагой, сколько честностью и рассудительностью. Потому и обрадовались новгородцы, увидев Добрыню, — такая голова всегда в подмогу будет.

— Проходи, Добрыня, садись за наш стол, — пригласил Стоян, — говори, с чем пожаловал.

— Да вот пришёл я к вам посоветоваться. — Добрыня лукаво глянул на послов. — Как бы нам вместе пирог испечь, да не сломавши печь?

Новгородцы переглянулись. Завида, второй из них по достоинству, промолвил:

— Ты, Добрыня, хоть и сел наискосок, да говори прямо: какое у тебя к нам дело?

— А дело моё такое: у вас — товар, у меня — купец. — Он поглядел на хозяев, улыбнулся и пояснил: — О племяннике моём речь, о Владимире.

Восемь лет было в ту пору княжичу Владимиру. Был он сыном великого князя Святослава и сестры Добрыниной, Малуши, ключницы княгини Ольги. С рождения невзлюбила мальчика суровая княгиня и никогда не равняла его со старшими сыновьями Святослава от первой жены-боярыни. Когда Святослав, отправляясь на войну, разместил мать в княжеских палатах в Киеве, та, почувствовав за собой силу, тут же отправила Малушу с Владимиром в Вышгород, небольшой городок к северу от Киева, где сама провела долгие годы.

Там и рос младший сын Святослава. Пока Ярополк и Олег слушали учителей, привезённых по приказу княгини Ольги из самого Царьграда, Владимир бегал по узким улочкам Вышгорода, бил рыбу острогой или метал камни из пращи в диких уток. Когда перед старшими княжичами многие дружинники уже шапки ломали, Владимир на кулачках бился с мальчишками за первенство.

Крепко любил Святослав Малушу, да не до семьи было князю: поход за походом, война за войной. Только раз за последние годы видел Владимир отца. Когда исполнилось ему семь лет, приехал Святослав в Вышгород, по древнему обычаю срезал сыну прядь волос, посадил в седло боевого коня — и тем уравнял его со старшими сводными братьями. Отныне Владимир тоже считался княжичем.

После смерти княгини Ольги вернулась Малуша с сыном в Киев. Владимир и здесь сбил ватагу сверстников, целыми днями носился с ними по крутым улицам, по чужим садам да огородам. Новгородцы не различали меньшого княжича в пёстрой ватаге сорванцов, а потому, когда Добрыня завёл речь о добронравии и кротости племянника, никто ему не перечил.

Добрыня давно уже ушёл, и до дому дошёл, и спать повалился, а новгородцы всё рядили: как быть? Уж больно мал князь, говорили они, но втайне каждый надеялся, что сумеет привадить его к себе добрым словом да лаской.

Наутро Добрыня явился за ответом. Поглядели послы друг на друга и в один голос порешили: быть Владимиру князем в Новгороде! С тем и отправились к Святославу. А на княжьем дворе навстречу им — сам Владимир. Волосок к волоску, лицо ясное, глаза сияют. Мудры были послы новгородские, а не догадались о Добрыниной хитрости. Это он наказал сестре, чтоб подняла сына спозаранку, в баньку сводила, в чисто платье приодела. Радостно смотрели новгородцы на синеглазого отрока. Как знать, может, и впрямь принесёт он на землю Новгорода мир и покой?

— Быть посему! — молвил Святослав, выслушав послов. Богато одарил новгородцев, Владимиру отсыпал из казны щедрой мерой и Добрыню не забыл. Приказал ему набирать охотничков, кто по своей воле пожелает отправиться с малолетним князем в далёкие края.

Первым делом перемолвился Добрыня со своим давним соратником Путятой. Тот не колебался, ударил с Добрыней по рукам, в землю поклонился Владимиру и пошёл по дворам — уговаривать боевых сотоварищей. Вскоре дружина была собрана. Пошли за Владимиром люди молодые, кто не нажил ещё имущества дальними походами, не обжился. Ну что ж — князь молоденек, и дружинушка ему под стать!

Отплывали рано поутру. Князь Святослав со старшими сыновьями сам проводил посольство на пристань.

Дружно ударили вёсла по чистой днепровской воде. Владимир не отрываясь глядел на удалявшийся берег. Там, над толпой людей, махавших шапками вслед челнам, чуть выше по склону стоял отец, опустив руки на плечи старших сыновей. Вот уж издали не рассмотреть его лица. Вот и люди на берегу слились в одно яркое пятно на зелёном, изрезанном тропинками склоне... Непрошеные слёзы застилали мальчику глаза. И чтоб не заметили их, он всё глядел и глядел вдаль, ожидая, когда слёзы высохнут сами собой на привольном речном ветерке.

Вести тяжёлую ладью против течения — дело нелёгкое. Заметив, что вёсла замелькали вразброд, Добрыня вскоре дал роздых. Приткнулись к одному из намывных песчаных островов. Дружинники повскакали со скамей. Кое-кто, спешно сбросив рубаху, кинулся в воду. Но простояли недолго, — путь дальний, прохлаждаться некогда.

Так, с остановками, плыли весь день, а добрались всего-то до Вышгорода. Было ещё светло, но решили высадиться и здесь ночевать.

Оплошал Владимир в Вышгороде. Уж так не терпелось ему похвастаться нарядом своим новёхоньким, ладьями своими, дружинниками, что, как только пристали к берегу, он бросился бежать вверх по склону. Засвистел пронзительно в четыре пальца, да так, что стаи голубей разом взмыли над крышами Вышгорода. Как горох, сбежались к нему друзья-сорванцы, окружили плотным кольцом, недоверчиво трогали красный княжеский плащ, и серебряную цепь, и соболью шапочку. Шумели, галдели, толкались...

А снизу, от воды, глядели на них взрослые люди, Владимировы спутники. Кто снисходительно улыбался, кто пожимал плечами, а кто и поглядывал с тоской вдаль, в сторону Киева: и чего ради увязался за мальчишкой, какой от него толк, не повернуть ли назад?

Добрыня и Стоян посмотрели в глаза друг другу, помолчали. Наконец Стоян спросил осторожно:

— Или скажешь что ему, Добрыня?

Добрыня склонил голову к плечу, окинул взглядом гомонившую ребятню, потом ответил:

— Нет, сегодня не скажу. Скажу, когда другой раз будет.

Но Владимир уже спускался к челнам, глядя на Добрыню виноватыми глазами. Встретили его молчанием, и он понял. Другого раза не было.

Путь был нелёгким. С непривычки руки покрывались мозолями, солнце обжигало лица, вечерами дружинники падали вповалку на сыру землю. Но постепенно втянулись в дружную работу, скинули рубахи, тела покрылись золотистым загаром. Зазвучали протяжные песни:

Широта ли, широта поднебесная,

Глубота ли, глубота окиян-моря...

По берегам Днепра попадались деревни. Люди доверчиво смотрели на сноровисто скользившие по воде челны: на всей Руси был мир, и чужестранцев не опасались. Иногда вдруг на головном челне взмётывали вёсла в знак опасности: «Не подходи!» Но это означало лишь, что ладья осторожно подплывает к уткам или гусям, сидевшим на воде. Звенела тетива, коротко пела стрела. Взлетали испуганные птицы, а одна-другая билась на волнах, сражённая метким выстрелом.

Миновали неприступный Любеч, где Добрыня показал Владимиру свой отчий дом. Широколиственные дубравы уступили место густым и тёмным еловым лесам. Всё было внове Владимиру, всё в радость. Смотрел он, как плещется рыба в реке, как спускается к воде длинноногий

олень, как возятся на солнечном припёке медвежата с матерью-медведицей. А вечерами на отдыхе молодые дружинники наперебой выказывали перед князем свою удаль. Бились на мечах, стреляли из луков, плыли под водой скрытно, дыша сквозь тростиночку...

И всё это время приглядывался Добрыня к Владимиру: каков он, этот мальчик, от которого теперь зависит судьба и Добрыни с товарищами, и Новгорода, и всего севера славянских земель? Прежде, в тяготах ратной службы, нечасто он видел племянника. А теперь чем больше присматривался к нему, тем больше нравился Добрыне юный князь. В походе Владимир сразу запомнил имена всех своих спутников, с каждым перемолвился. Не суетился под ногами у старших, не вмешивался в дела, которые и без него могли решить. Но если к нему обращались, отвечал степенно и здраво.

Оттого, что дружина окружила его почитанием, день ото дня всё яснее выказывалось в нём княжеское достоинство, он словно взрослел на глазах. Раз только застал Добрыня племянника врасплох. Отойдя в сторону от стана, сидел Владимир на прибрежной коряге, перебирал в руках прощальный дар матери своей Малуши — цепочку, сплетённую из длинных её волос, а висело на той цепочке золотое кольцо князя Святослава. Мальчик смотрел на реку, в дальнюю даль, откуда приплыли они, где остался родной его дом.

— Широко раскинулась земля русская! — говорил Добрыня Владимиру. — Вокруг нас — просторы немеряные, леса заповедные. Сожми покрепче подданных своих в горсти, а они меж пальцев ускользнут, по лесам разбегутся, по болотам попрячутся. Недаром говорят, что народ без князя подобен стаду без пастуха. Тяжёлое на тебе бремя, Владимир-князь! А вдвойне тяжело потому, что в пастухи ты попал, в подпасках не бывши. Каждый станет к тебе с советом подходить, в свою сторону перетягивать. А ты старайся побольше слушать да поменьше обещать. За каждый совет благодари, каждое слово запомни. Но знай: правда поверху не ходит, она в глубине живёт. Потому узнай обязательно, что на уме у простых людей, на ком вся земля держится. Ведь для простого человека что в жизни главное? Чтоб никто не мешал ему делом своим заниматься, детишек растить, достаток умножать. А для того не нужны ему ни князь, ни дружина, ни старейшины. Вот когда случится беда, тут простой человек тебя вспомянет. Наступит голодный год — открывай, князь, свои житницы, корми народ! Или враг нагрянет — защити, князь, подданных своих! Или сосед обидит — опять к князю, за справедливостью. Потому главная забота княжеская — мир крепить, народ свой привечать. Нужны, конечно, и войско грозное, и оборона крепкая. Но не войском, не обороною сильно княжество. Сильно оно единством жителей, надеждой их на властелина своего. Силой и жестокостью всего добиться можно, да на недолгий срок. Кровь смоется, а настоящая любовь до веку не минется.

Они сидели на корме набольшей ладьи — Добрыня, Владимир и Стоян-новгородец. Стоян слушал Добрынины речи, оглаживал длинную бороду, а тут не удержался, громко, обидно хмыкнул.

Добрыня свёл брови, гневно поглядел на него.

— Знаю, ты, Стоян, на слова мои насмехаешься. Скажешь: всякая власть сильна грозою. Нет, возражу я тебе: справедливостью. А примеров тому, что бывает, когда нарушена справедливость, числа нет. — Он повернулся к Владимиру: — Вот плыли мы мимо земли Древлянской, где князь Игорь, дед твой, голову сложил...

Владимир знал давнее предание, но не прочь был услышать его снова.

— Расскажи, Добрыня!

— Поручил некогда Игорь варягам, что были у него на службе, собрать дань с уличей. Варяги — народ известный, им кровь лить — как воду. Уличей они примучали, дань богатую собрали. Большую часть, по обычаю, взяли себе в награду и тем стали перед русскими дружинниками кичиться. А тут как раз подошёл срок собирать дань в земле Древлянской. Отправился туда Игорь с русской дружиной, дали им древляне всё, что положено. А на обратном пути стали дружинники Игоря укорять: мол, варяги больше нас дани собрали. Давай, князь, воротимся, ещё с древлян дани возьмём! Решился князь. Обоз с большей частью войска отправил в Киев, а сам с малой дружиной назад воротился, вторую дань требовать. Возмутились древляне, порешили меж собой: «Если волк повадится на стадо нападать, то до тех пор не успокоится, пока всех овец не перетаскает!» Напали нежданно и убили КНЯЗЯ, перебили всех дружинников его...

— Но уж Ольга-то, бабка моя, за него отомстила! — воскликнул Владимир.

— Жестоко отомстила древлянам княгиня Ольга, — подтвердил Стоян. — Пришла на землю их с дружиною, главный город древлянский Искоростень сожгла, а жителей предала смерти, чтобы знали все, каково придётся тем, кто против княжьей власти восстаёт!

— Да, весть о деяниях княгини Ольги далече полетела, — сказал Добрыня, — равно как и о премудрости её. После победы над древлянами объехала Ольга подвластные ей земли. Везде велела пути прокладывать. Дани урядила, чтоб отныне знал простой человек, сколько из плодов труда своего должен он отдавать княжьим посланникам, а те чтоб не вздумали брать больше

положенного. Вот такими-то разумными мерами и крепится страна русская, власть княжеская, — закончил Добрыня свой рассказ.

На девятый день подошли к Смоленску. По всему берегу, на огромном лодейном поле, горели костры. Возле челнов, вытащенных на сушу, сновали люди: конопатили днища судов, покрывали их густым слоем чёрной смолы. Тут же, чуть выше по склону, были разложены снасти, товары — весь скарб купцов, а рядом прохаживались стражи в полном боевом доспехе. Здесь, у Смоленска, начинался новый участок пути. Ладьи, что плыли на север, переходили в малые реки. Другие, миновав их сеть, выплывали на ширь Днепра.

Князь и дружинники ночевали в Смоленской крепости, а наутро малым протоком Днепра пошли к Касплинскому волоку. В каждую ладью сели провожатые из местных, из кривичей, — удалые молодцы в рубахах с синими узорами, длинные светлые волосы перевязаны лычком.

Касплинский волок — место обжитое. С давних времён здесь селились люди, держали лошадей, которых впрягали в большие и малые челны, перекатывая их посуху из реки в реку. Пока младшая дружина, покряхтывая да покрикивая, подталкивала челны, ухватясь за борта, Стоян и Добрыня с Владимиром вели неспешные беседы со встречными купцами. По наклонному

взводу выволокли челны на берег, а там поставили на деревянные катки — обрубки мощных дубовых кряжей — и так перетащили их в маленькую речушку Касплю. Была она такой узкой, что плыть приходилось гуськом, не спеша. С ладьи на ладью перекрикивались кривичи- проводники: правее взять или левее. Так дошли до Западной Двины.

Новгородец Стоян всякий раз, как выходили из реки в реку, миновали быстрину или вплывали в озерцо, бросал в воду пригоршню ярких стеклянных бус — русалкам на ожерелье — и горсть орехов, чтобы умилостивить водяного змея, которого чтили и опасались новгородцы.

Перегребаясь против течения, дошли до Усвятского волока, перетащили челны в многоветвистую Ловать и, попрощавшись с проводниками, двинулись вниз по течению. Дружина повеселела, челны летели вперегонки. Для дневного отдыха уже не останавливались, на ночь шатров не ставили. Когда дул попутный ветер, поднимали паруса. За время путешествия они выбелились на солнце, и ещё ярче проступили на холстине трезубые княжеские знаки.

И вот — берега расступились, впереди засеребрился простор, и ладьи вошли в Ильмень-озеро. Огромное небо, раскинувшееся над головами, отразилось в его бесконечной глади. Дальний берег не был виден с воды, только угадывался вдали тонкой ниточкой.

— Неужели море ещё больше? — изумлённо спросил Владимир Добрыню.

— Больше, куда больше! — кивнул головой Добрыня. Ему трижды приходилось плавать по Русскому морю в Царьград. — А волны там ходят такие, что редкая ладья выдержит, не опрокинется!

— Ну, и на Ильмене такие бури бывают, — прогудел Стоян, словно бы задетый за живое. — Водяные валы накатывают, корабли топят. Старики говорят: подводный царь разыгрался. Не приведи нам такое!..

Ладьи свернули направо и, держась вблизи берега, двинулись к истоку реки Волхов.

— Вот и Перынь! — Стоян-новгородец поднялся со скамьи. Впереди показался берег, округлым мысом вдававшийся в озёрную гладь. Вверх по холму почти от самой воды поднимался бор, над которым к вечернему небу тянулся седой дымок.

Ладьи подошли к берегу. Поклонившись князю, Стоян обратился к дружине:

— Братья-русичи! Через всю землю русскую приплыли мы сюда, на Ильмень-озеро, к истоку славной реки Волхов. Теперь раз-другой вёслами взмахнуть — и мы в Новгороде! Но мы остановимся здесь. Место это священное. Издавна именуется оно Перынь, в честь древнего бога Перуна, повелителя грома и молнии. Видите дым над верхушками сосен? Там, на холме, поставлены древние идолы. Вокруг главного из них, Перуна, вырыт ров, и в нём восемь огнищ, а в них пылает огонь негасимый. Волхвы — служители богов — поддерживают огонь, из поколения в поколение передают друг другу заветы предков, заклинания и молитвы. Наутро прибудут сюда старейшины новгородские, и мы вступим вместе с ними в рощу. У священного огня принесёт Владимир-князь клятву верности великому Новгороду. А потом мы войдём в город. — Стоян повернулся к Владимиру: — Что скажешь на это, князь?

— Быть посему! — воскликнул Владимир. — Завтра нас новгородцы будут встречать-потчевать, а сегодня мы здесь пир устроим!

— Вот это по-нашему! Пир горой — дело доброе! — закричали дружинники.

К Владимиру подошёл молодой дружинник Храбр.

— Как стол будем ладить, княже? — спросил он. — По звёздам или по склону?

Владимир растерянно глянул на Добрыню. Он слышал, что пиры под открытым небом устраивают либо по звёздам, определив положение с севера на юг, либо по склону — тогда на верхнем краю стола усаживают самых почётных гостей.

Но не успел Добрыня ответить, как подскочил десятник Путята:

— По склону, как иначе! По склону! У нас ведь свой князь есть, ему и место во главе стола! А то, глянь, княже: Храбр-то наш так небось с веслом не спешил, как ныне с ложкой — поскорее бы в варево окунуть! — Легко изогнувшись, он выхватил у Храбра из-за голенища деревянную ложку. — Видишь, княже, всю в пути оглодал! Ты бы, брат Храбр, как через Кривичи шли, купил у них новую ложку, расписную, а то такой вот немного наработаешь!

— Будут вам ложки новые, — улыбнулся в ответ Добрыня. — С нашим князем не то что деревянные, а и серебряные получите. Уж только вы стойте за него стеною, как один!

— Верно говоришь, Добрыня, — согласно кивнул Путята и закричал дружинникам: — Слыхали, братья? Князь нам серебряные ложки сулит! А уж за нами, за службой верной, дело не станет!

Жадные до веселья дружинники, казалось, только и ждали этих слов.

— Слава князю нашему! Слава Владимиру! — закричали они так громко, что над древним сосновым бором тучей взлетели птицы.

Запылали костры, забурлила вода в походных котлах. Дружинники разделывали гусей и уток, добытых в дороге, отмеряли муку из берестяных

туесов, доставали бочонки с мёдом. По склону холма расстелили холстины, служившие парусами на челнах, для князя с боярами — узорчатые войлочные кошмы. Сами расселись — кто на щитах, кто на сёдлах, что везли с собою из Киева, кто и просто на земле. Поднялись украшенные роги, содвинулись чаши, и начался пир.

Первым делом помянули княгиню Ольгу, потом пожелали победы великому князю Святославу, а там подняли здравицу в честь князя Владимира. Пошла по кругу чаша-братина, замелькали ложки, захрустели косточки на молодых зубах, бурной рекой зашумела застольная беседа.

Владимир почти ничего не ел, только смотрел да слушал. Разгулявшиеся дружинники о нём словно и забыли и лишь время от времени, спохватившись, склоняли головы:

— Дозволь, князь, слово молвить!

— Рад послушать! — с готовностью отвечал он, и застолье шло своим чередом. Кто хвастал дорогой казной, кто молодой женой, кто честью отецкой, кто удалью молодецкой...

Солнце меж тем зашло, и золотистая заря медленно угасала на западе. Длинные северные сумерки удивляли киевлян — когда небо долго- долго оставалось светлым и лишь потом наступала темнота.

Вечерний ветерок стих, воды Ильменя и широкого Волхова стали гладкими, как лезвие русского меча, и отразили светлое небо. На юге, откуда приплыли русичи, поднялся из озера полумесяц. Костры почти совсем догорели. Лишь изредка кто-нибудь поднимался, бросал в костёр ветки. Непросохшее дерево сердито трещало на огне. Добрыня кликнул Храбра, тот мигом сбегал к ладье, принёс бережно завёрнутые в драгоценную парчу гусли.

О светло светлая

И украсно украшенная земля русская! —

запел Добрыня.

Ты многими красотами удивительна, —

подхватили дружинники.

Озёрами многими,

Реками и источниками,

Горами крутыми,

Холмами высокими, -—

пели, перекликаясь, правая и левая стороны застолья. Далеко уносились голоса, и словно необъятная ширь родной земли раскидывалась перед ними.

Владимир, задумавшись, смотрел вдаль, на спокойные воды Ильмень-озера, когда вдруг услышал:

— Пойдём со мною, княже!

Это был Стоян. Владимир легко вскочил на ноги. Приглашение удивило его: прежде он никогда не оставался наедине с главою новгородских послов. Они медленно пошли вдоль берега. Уже пала вечерняя роса, красные сапожки князя потемнели от сырости. Владимир и Стоян огибали холм, придерживаясь ближних сосен. Под ногами мягко хрустели грибы.

Вдруг Владимир, не останавливаясь, прошептал:

— Глянь, Стоян, кто-то меж стволов прячется!

— А ты, княже, только заметил? — усмехнулся в ответ Стоян. — То волхвы караулят, чтоб никто из чужих в рощу священную не вошёл.

— Да кто же решится нарушить их запрет?

— Находятся и такие... Я к чему тебя отозвал: завтра приведут тебя к огневищу, так не удивляйся, что место священное разорено, многие идолы низвергнуты и посечены. То — варягов дело. Зимой по льду пришли, волхвов побили, огонь священный загасили. Как узнали о том новгородцы, стали ждать Перунова гнева и беды неминучей. Принялись тут искать и нашли один-единственный тлеющий уголёк. От него вздули новое пламя. И вот горит оно — и гореть будет вечно. А ты, княже, как власть получишь, наведи здесь порядок. Перуна обнови и иных идолов воздвигни.

Владимир, потрясённый таким бесчинством, только молча кивнул. Они стояли на откосе, в высокой траве. У самой воды темнели кусты орешника и ольхи, за ними тянулись к небу вековые сосны священной рощи.

Стоян опустил руку на плечо мальчика:

— Запомни, княже, ты от доброго рода поросль, внук старого Игоря, сын храброго Святослава. Доблесть их и тебе звенит. Ведь не в бедной и безвестной земле были они владыками, а в земле Русской, о которой знают во всех четырёх концах света! Не мы первые на земле живём, да ведь и за нами много поколений будет — всем нужно оставить и дело, и место. И ты, как рачительный хозяин, дом свой прибирай и приукрашивай, достаток увеличивай, чтоб становилась земля наша всё сильнее и богаче. Будь же ты правдою облачён, крепостью подпоясан, в истину обут, милосердием украшен. И тогда память по тебе не минется отныне и до века!

Владимир посмотрел в лицо Стояну. Прежде он побаивался его: плечистый, длиннобородый, с вечно насупленными бровями, Стоян казался ему суровым и неприступным. Он не досаждал юному князю наставлениями на людях, но наедине сказал мудрые слова.

— Верные речи говоришь, Стоян, — как равный равному ответил Владимир. — Будут у меня сыновья, я им такой же завет передам.

Они вернулись к кострам. Владимир опустился на кошму, а дальше в голове у него всё смешалось. Вместо ярко-жёлтых огней костра в глазах вдруг зарябили солнечные блики на воде, и ясно-ясно увиделся вдруг Владимиру повстречавшийся им где-то на полпути пастушок. Он сидел на косогоре, приглядывал за табуном коней и играл на берестяной дудочке. Увидев челны, он было испугался, но потом приободрился, полез в торбу и достал оттуда вторую дудочку. И, приплясывая, заиграл на двух сразу. А потом пастушок куда-то пропал, и Владимиру увиделась девочка с волосами белыми, как пух одуванчика. На плече её было расписное коромысло, а возле босых ног — две глиняные корчаги. С удивлением смотрела она на проплывавшие мимо челны, а когда увидела Владимира — улыбнулась и помахала ему рукой. А потом склонился над ним отец, князь Святослав. И ясно, как наяву, увидел мальчик родное загорелое лицо, синие глаза, серьгу в правом ухе, сверкавшую драгоценными каменьями. Князь что-то говорил сыну, но тот, как ни старался, не мог разобрать ни слова... Юный князь спал. Подошёл Добрыня, укрыл его своим походным плащом. Праздник кончался, застолье утихало. Дружинники расходились в шатры или устраивались на ночь поближе к кострам. Угли подёрнулись пеплом, но изредка по ним пробегали голубоватые огоньки, словно рябь по поверхности Ильмень-озера.

Вскоре все угомонились. Лишь Храбр, назначенный Добрыней в дозор, неспешно шагал вкруг стана, посматривая то на озеро, то вглубь чёрной рощи, где посверкивало пламя священного костра, то на небо, по которому клонился к западу серебряный полумесяц.

...Спят дружинники, спит мудрый Стоян, спит удалой Добрыня, спит юный Владимир-князь. И никому из них пока не ведомо, что ждёт их впереди.

А ждут их события грозные, долгие войны и многие печали.

С честью примут новгородцы князя Владимира. Будет править он по правде-истине, а подпорою ему станет крепкий разум верных советников. Но не пройдёт и трёх лет, как долетит из южных краёв печальная весть о гибели на днепровских порогах в схватке с печенегами великого князя Святослава.

С той поры рассеются и прорастут по всей земле Русской усобицы. В княжеских распрях век людской сократится. Сыновья Святослава — Ярополк, Олег и Владимир — будут спорить меж собой за великий княжеский стол в граде Киеве. По наущению варяга Свенельда Ярополк пойдёт войной на брата своего Олега. Варяг Блотад погубит Ярополка, чтоб услужить Владимиру. И займёт Владимир киевский престол, один станет править по всей Руси.

Воздвигнет тогда Владимир в Киеве статуи древних богов славянских — Перуна, Даждьбога, Стрибога, Хорса, Мокоши и Семаргла. Но не велик будет от них прок. И решит тогда Владимир принять веру христианскую, самому креститься и народ свой окрестить. Так и сделает он в 988 году. Долгие века во всех церквях русских будут петь хвалу святому равноапостольному князю Владимиру.

Но иная память, память сердечная, сохранится о Владимире в русском народе. Имя стольно-киевского Владимира Красное Солнышко останется в исторических песнях, былинах- старинах. Будут калики перехожие петь-вспоминать о пирах его многолюдных, о богатырях русских — удалой дружинушке Владимировой.

Но это всё ещё впереди, а пока что спят русичи на берегу Ильмень-озера да ходит вкруг холма неусыпным дозором Храбр.

А в близком Новгороде уже топятся печи, звучат шаги на деревянных мостовых, растворяются настежь ворота дубовые — новгородцы идут встречать своего князя.

Владимир Соловьёв «Ярослав Мудрый»

Уже по прозвищу, которое дал народ великому князю Ярославу, ты, наверное, догадался, что этот правитель отличался ясным умом и пользовался всеобщим уважением.

При Ярославе о Руси знали во всех концах Земли. Правители первых стран тогдашнего мира искали дружбы русского князя и считали за честь с ним породниться. Сам Ярослав был женат на шведской королевне. Одну свою дочь — Анну — он выдал замуж за Генриха Первого, короля французского, вторую — Анастасию — за короля венгерского Андрея, третью — Елизавету — за короля норвежского Гарольда. Сыновья его — Вячеслав и Святослав — были женаты на немецких княжнах, Изяслав — на сестре могущественного польского князя Казимира, Всеволод — на дочери византийского императора, а сестра Ярослава была женой князя Казимира.

Ярослав был достойным сыном любимого и глубоко чтимого народом Владимира Красное Солнышко, а славы достиг, пожалуй, ещё большей, чем отец.

Великое и огромное Киевское государство создал Ярослав, он собрал под своей сильной властью земли от студёного Балтийского моря и холодных озёр Чудского, Ладожского и Онежского до тёплого Чёрного моря. Пять сыновей Ярославовых исполняли отцову волю, сидя в крупных и богатых русских городах Новгороде, Чернигове, Переяславле, Смоленске и Владимире.

В молодости Ярослав немало повоевал и, усмирив своих врагов, больше не хотел проливать ничью кровь. Превыше всего он ставил заботу о том, чтобы на Руси сохранялись мир, покой и согласие, а с соседними странами стремился поддерживать добрые отношения.

Князь не любил войны, но это не значит, что он плохо водил рати. Он был отважен в битве и щедр к дружине. Даже хромота не мешала ему быть одним из лучших на поле боя.

Мир, покой и тишина установились при Ярославе не сами по себе. С оружием в руках князь твёрдо и решительно показал всем соперникам, кто хозяин на Руси и кто держит над ней власть.

В первые же годы своего правления Ярослав дал сокрушительный отпор внешним врагам. Он отвоевал русские города и земли у Польши, победил эстонские племена, а война с Византией, которую он вёл, оказалась последней. После неё военные действия между этой державой и Русью уже никогда больше не возобновлялись.

Воюя, Ярослав старался не просто одержать верх над противником, а нанести ему такой удар, после которого он не мог бы оправиться. Он стремился, чтобы вести о его победах далеко разнеслись по миру, дабы всем было ясно: Русь сильна и никому не даст себя в обиду.

Именно такому страшному разгрому, чтобы другим неповадно было, подверг Ярослав печенегов, когда они вздумали напасть на Киев.

Никогда ни один русский князь не собирал столь больших сил против степняков. Правда, и печенегов было видимо-невидимо. Но их бесчисленное множество было буквально сметено дружинами князя Ярослава. С тех пор о печенегах на Руси больше не слышали.

В память об этой кровавой сече Ярослав повелел возвести в Киеве храм Святой Софии. И стоит он на том самом месте, где кипела битва.

Софийский собор начали сооружать в княжение Ярослава и в Новгороде.

Этого правителя Руси не случайно называли князем-строителем. При нём было заложено несколько городов и крепостей, в их числе Юрьев и Ярославль. Столицу свою — Киев — он для безопасности распорядился обнести высокой каменной стеной. Был сделан парадный въезд в город через поражавшие своей красотой Золотые ворота. Киев украсился замечательными каменными храмами и монастырями. Воздвигали их русские умельцы под началом византийских мастеров, которых князь привлёк за большие деньги.

А какая торговля при князе Ярославе наладилась между русскими городами и другими странами!

Нелегко было пробраться сквозь поток людей на площадях и узких улочках в торговой части города. Русские и заморские купцы, стоя и сидя возле своих лавок в базарных рядах или около разложенных прямо на земле товаров, приветливо зазывали покупателей. И зазвучала здесь не только русская и славянская, но и арабская и немецкая, итальянская и французская, греческая и армянская речь. Продавали тут и меха, и ткани, и золотые и серебряные ожерелья, и сверкающие драгоценными камнями перстни и серьги, и массивные цепочки, и простенькие колечки, и затейливо расписанную глиняную и деревянную посуду, и грозное боевое оружие... Много висело икон, разнообразных крестов и распятий.

Князь Ярослав был человеком книжным. Любовь к чтению и книгам ему привил отец. Но сам Владимир Красное Солнышко читать не умел и лишь слушал то, что ему читали. А Ярослав был грамотен, очень любил книги и читал их часто и ночью и днём. Понимал Ярослав, как велика польза от учения книжного, сколько знаний и умных мыслей можно почерпнуть из книг. И потому позаботился, чтобы многие писцы переписывали наиболее мудрые и полные разумных и глубоких суждений книги. Для него делали переводы с греческого языка на русский, покупали в разных землях книги на славянских языках. Хранились книги в храме Святой Софии. Тем самым было положено начало первой русской библиотеке.

А ещё мы знаем про Ярослава, что он «насеял книжными словесами сердца верных людей». Так сказано о тех школах, которые были открыты при нём. В Новгороде по указанию князя отдали учиться грамоте сразу триста детей. Этим сын продолжил доброе дело отца: при Владимире было собрано триста мальчиков «учиться книгам».

Князя Ярослава прозвали не только Мудрым, но и Правосудом. И вот почему. По его настоянию и при его участии было начато составление Русской Правды — первых письменных законов.

Раньше, до Ярослава, как суд правили? По обычаям старины, по приговору веча. А часто и так бывало: каждый расправлялся с обидчиком по своему усмотрению и разумению.

Ярослав положил этому конец. В Русской Правде было точно указано, какое за что наказание следует: виновному в убийстве — одно, в увечье и побоях — другое, в воровстве — третье. Там можно было найти, в каких случаях потерпевший или пострадавший должен был требовать с того, кто его оскорбил или причинил ему вред или ущерб, штраф, а в каких — ему позволено мстить.

Из Русской Правды люди узнавали, как делить имущество, доставшееся по наследству; как разобраться после буйной и жестокой драки, в которой кто-то потерял глаз, а кто-то недосчитался нескольких зубов; как быть, если тебе выдрали усы или вырвали клок из бороды, если угнали твоего коня, и много чего другого.

И восславил народ князя Ярослава за Русскую Правду, за то, что была теперь надежда по справедливости решить любой спор, призвать к ответу за злое дело.

Неутомимый устроитель Русской земли, Ярослав сделал всё, чтобы укрепить и защитить её, установить в своих владениях такой порядок, который представлялся ему наиболее разумным и справедливым.

Дожил Ярослав до глубокой старости. Умер он семидесяти шести лет от роду. Перед смертью призвал он всех пятерых своих сыновей — наследников его власти — и сказал:

— Дети мои! Вот я отхожу от этого света. Любите друг друга — ведь вы родные братья. Если будете жить в любви между собою, то и Бог будет с вами и покорит вам всех врагов. А если станете ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов ваших. А землю эту приобрели они трудом великим. Так живите же мирно, слушаясь друг друга.