Тамара Михеева «Раз-два-три!»
День начался как обычно: я повела Герку в медпункт. Он лез через забор и свалился. Порвал рубашку, гвоздем расцарапал пузо и разодрал коленки. Я сдала его медсестре Илоне, а сама пошла в корпус и тут встретила Свету Троцкую, вожатую седьмого отряда, которая сказала, что видела, как четверо моих ребят вышли за территорию лагеря через ближние ворота и направились в лес.
Так, спокойно. Скорее всего, на Гнилое болото за камышами пошли. Или за земляникой. Или огородничать на ближайшие дачи. Надо бежать за ними, потому что лес у нас дремучий, но еще хуже, если попадутся они директору или старшей вожатой Алене.
Кто именно ушел в «леса», я сразу увидела, как только зашла в отряд: Катеринка, Васька, Семен, Ромка — ну, эта команда точно огородничать или за камышами отправилась. От ближних ворот три тропинки: на дачи, на Гнилое болото и в спортлагерь. И никакого камня: «Налево пойдешь, направо пойдешь...»
Я прямо пошла, то есть на дачи. До дач бегом — минут двадцать. Если я их там не найду, то в любом другом месте с ними за это время может случиться все, что угодно. Но что-то слышала я краем уха. Мол, клубника уже поспела. Ох! Кто-то получит у меня по первое число! Останется у меня кто-то без дискотеки, кино и костров. Ох, я им...
Выстрел прогремел будто над всем лесом. Я застыла как вкопанная. Воображение тут же услужливо нарисовало: медленно и красиво, как в старых фильмах, падает, прижав загорелые ладони к груди, Васька, и буйные его кудри смешиваются с травой. А Катеринка садится рядом с ним на колени, и от ужаса глаза ее темны. Нет, ерунда, кто же будет стрелять в детей? Но ведь могли и случайно попасть, захотели припугнуть и... Да мало ли психов на этом свете? Я бросилась на выстрел. Я убью кого бы то ни было, если хоть пальцем...
— Дурак, брось цветы!
— Не брошу!
— Сем, быстрее!
— Катря, не отставай!
— Да не отстаю я!
— Ро-о-ма!
Ромка плакал. Первым делом я увидела, что Ромка сильно хромает и плачет и что у Васьки порвана футболка, а на плече алеет глубокая царапина.
— Ой, Маша...
Семка так это сказал, будто мы в парке на прогулке встретились. Будто они не пропадали где-то целое утро, будто это не лес, будто только что не стреляли!!!
— Это солью, — со знанием дела сказал Васька.
— Ой, а в Ромку попали, — жалобно так сказала Катеринка.
— Будет ожог, — уверил Семен, прижимая к груди огромный букет прекрасных пионов, алых, розовых, белых, вишневых. Для Мариночки своей ненаглядной, конечно!
У меня ни слов, ни музыки, ни сил. Я развернулась и пошла к лагерю. Почему дети, которых я особенно люблю, доставляют мне столько хлопот? Почему они вечно ищут неприятности? Неужели я их за это и люблю?
Эти любимчики догнали меня (Василий нес Ромку на закорках): Катеринка виновато заглянула мне в глаза, Семен завздыхал у меня за спиной, а Васька пыхтел, не отвечая на периодическое Ромкино: «Вась, я сам пойду...», и шмыгал носом.
Все их попытки что-нибудь сказать разбивались о мое каменное молчание.
В лагере я сдала Ромку медсестре Илоне (которая удивленно приподняла брови: «Что это у вас сегодня?»), остальных отвела в столовую. А в сончас меня вызвал к себе директор. Неужели узнал? Неужели Илона рассказала?
— Проходите, Машенька, присаживайтесь. Ну, как у вас дела в отряде?
Мне нравится наш директор. Он хороший. Но я его боюсь. Я вообще до сих пор боюсь учителей и врачей. А сегодня я особенно боюсь нашего директора, потому что если был выстрел, то и делегация с дачного поселка могла быть. И тогда мне попадет. Но главное — ребят за такие дела запросто могут выгнать из лагеря. А этого мне не хочется. Лучше я сама с ними поговорю, объясню им, что огородничество — это, в общем-то, то же воровство.
— У нас хорошо в отряде, — ответила я, а сама гадала: знает — не знает?
— Отрядные дела проводите?
— Проводим.
— С Антонидой Марковной общий язык нашли?
— Нашли.
— Ну а ребята как?
— Отличные ребята.
Куда же он клонит?
— Я тебя вот по какому делу вызвал, Машенька, — ласково промурлыкал Василий Николаевич. — К вам в отряд новая девочка приедет. Ты уж ее прими как надо... Ну, ты знаешь.
— Василий Николаевич! Полсмены прошло! С чего вдруг мы с полсмены детей принимаем?
Ну, гора с плеч! У-у-уф!
— Ну-у, Маша... Во-первых, не полсмены, не преувеличивай. Говорю тебе, прими ребенка. У тебя же один выбыл? Ну и вот.
— В третьем отряде пятеро выбыло!
— Мария Сергеевна! Не спорь, сделай одолжение. Лучше тебя с этим ребенком никто не справится. Она тебе понравится, вот увидишь. Ну, все?
— Все, — тускло ответила я и пошла к двери.
Нет, ничего, новенькая так новенькая, но у нас уже такой слаженный коллектив, а девчонки так неохотно принимают новеньких. Да еще насторожило заявление Василия Николаевича, что никто лучше меня не справится. Опять какой-нибудь трудновоспитуемый?
Когда я уже занесла ногу над порогом, Василий Николаевич сказал:
— И еще, Маша. Поговори со своими оболтусами — пусть на дачи больше не суются. А то я лично в город отвезу и родителям сдам. Понятно?
— Да. Понятно, Василий Николаевич. Конечно.
Я не знаю, как другие двенадцатилетние дети, но мои совершенно не умеют слушать. Они говорят все хором, на полную громкость, и у них найдется масса неопровержимых доводов, почему им необходимо было идти за пионами на дачи, и что это не воровство вовсе, «а совсем другое», что и взяли-то они всего по одному цветочку на одиннадцати дачах, и вообще у них есть причина, все объясняющая.
— Да, и какая же? — насмешливо спросила я.
И, как ни странно, они впервые смутились. А когда я зашла к себе в комнату, на столе у меня лежала охапка разноцветных пионов. Машинально я их пересчитала. Одиннадцать. Я вздохнула и больше не могла сдерживать улыбку.
А на следующий день приехала эта новенькая.
Ее звали Алена Акинирова. Она была «девочка-супер» — так отозвалась о ней Валерик. Круглолицая, пухлогубая, темные глаза с прищуром. Очень загорелая. Шортики, стильная рубашечка, фенечки-браслетики, темные волосы завязаны небрежным узлом... Васька оглядел ее оценивающим взглядом, хмыкнул и стал насвистывать какой-то марш. А мне Аленка понравилась. Этакий бесенок.
— Тебе всегда черти нравятся, — вздохнул Олег и покосился на Ваську.
— Да ладно тебе, все будет хорошо. Лучше кровать принесите ребенку со склада.
Через два дня в ночной беседе Васька сказал мне:
— Ох, она и задавака!
— Кто?
— Да новенькая эта...
— А по-моему, ничего девочка...
— Ага, сто раз! Вчера звали ее в пионербол играть. Она знаешь что ответила? Терпеть, мол, не могу ваш дурацкий пионербол, и вообще у меня есть дела поважнее!
— Так прямо и сказала? — удивилась я.
— Ну... почти... Но, знаешь, Маша, по ее лицу и так все было понятно.
— А вы?
— Мы играть пошли. Выиграли.
— А она?
— Она... — Тут Васька будто споткнулся, будто он чего-то недопонимал и ему было неловко. — Она в пятый отряд пошла.
Он шмыгнул носом и посмотрел в окно.
В пятом отряде были ребята из интерната для глухих и слабослышащих детей. Отряд был большой и разновозрастный, они жили в лагере все лето, и у них была своя, отдельная жизнь и, конечно, свои, интернатские воспитатели: Марина и Алла. Ребята были хорошие, целыми днями они гоняли мяч на поле или играли в пионербол на площадке. Смотреть на это было жутковато. Потому что над площадкой стояла тишина. Только мячик: туп, туп, туп. Марина и Алла держались особняком и ребят своих к нашим не подпускали, будто боялись, что кто-то их обидит неосторожным словом или замечанием. Оно и понятно...
И вот приехала эта Аленка. Сначала девочки приняли ее очень хорошо. Помогли устроиться, засыпали вопросами, показали, что где в лагере находится. Деятельная Катеринка попыталась взять ее под свое крыло, но Алена спокойно так отстранилась, восторгов девочек не разделяла, отвечала сдержанно, и взгляд — скучающий.
Я тоже попыталась к ней пробиться:
— Ты откуда такая загорелая?
— Меня папа на Тайланд возил, на слонах кататься.
— Ну и как слоны?
— Большие и сильные.
И тут же отошла, давая мне понять, что расспрашивать не стоит. В общем, вживаться в коллектив она и не собиралась, будто не жила в лагере, а вынужденно пережидала время, чтобы опять поехать к большим и сильным. Поэтому я не очень удивилась, что Васька назвал ее задавакой. Но то, что она ходит в пятый отряд, слегка озадачило. Потому что, согласитесь, это совсем другое дело.
Но, честно говоря, мне было некогда разбираться в ней, потому что на следующий день начинались Малые Олимпийские игры, большое общелагерное мероприятие, а я была ответственной. На планерке я раздала всем сценарий открытия, порядок игр, рассказала, как что будет проходить и кто за что будет отвечать.
— Маша, — остановил меня вдруг Василий Николаевич, — мне хочется внести предложение. Не возражаешь?
— Конечно, Василий Николаевич, вносите.
Василий Николаевич развернулся к Марине и Алле, воспитателям пятого отряда, и сказал:
— Мне кажется, пятый отряд должен принять участие в Олимпийских играх.
Василию Николаевичу очень хотелось, чтобы пятый отряд жил в лагере наравне с другими, и он постоянно пытался втянуть Марину и Аллу в общую работу. Но Марина и Алла были неприступны. На все наши доводы они упорно отвечали одно и то же:
— Это особенные дети, и подход к ним нужен особенный. Вы ничего не знаете про специфику работы с детьми-инвалидами.
Что мы могли им возразить? Мы действительно не знали. Но сегодня Василий Николаевич настоял на своем. Он сказал твердо:
— Это не спектакль и не концерт, это спортивное мероприятие. А как ваши ребята в футбол играют, я видел. Лично мы с Жорой и Лешей обыграть их не смогли.
Физруки Жора и Леша согласно закивали.
— И не надо мне про специфику! Все я знаю! Я пять лет работал с детьми-инвалидами. Маша, расписание игр переделай, пожалуйста. Включи во все виды спорта сборную от пятого отряда.
Марина и Алла одинаково поджали губы, но спорить не решились. Митька показал мне большой палец.
И вот — игры начались! Мои самые лучшие на свете дети лидировали в эстафете, туристической тропе и пионерболе. У нас были все шансы собрать золото в своей возрастной категории. Пока по жребию нам не выпало играть с пятым отрядом.
Первой игрой был пионербол. Матч длился пять минут. Молчаливо, сдержанно они забили нам пятнадцать голов подряд в первом тайме. И так же хладнокровно — во втором. Мои шли в корпус после игры унылые и сердитые. Мне было и жалко ребят, и смешно: такие были звезды, а сдулись при первом же поражении. Они шли молча, но стоило мне сказать что-то типа «ничего страшного», как все взорвались.
— Ты, Маша, ничего не понимаешь!
— Теперь нам первого места в жизни не видать!
— Нет, ну кому проиграли — пятому отряду!
— Да с ними играть невозможно: лупят и лупят! Как роботы!
— Один мне по руке как вмазал — до сих пор больно!
— А главное, — как будто даже удивленно сказал Ромка, — так на психику давит: все молчат и молчат.
— Глухие тетери, — буркнул Славка.
— Слава! — крикнула не только я, но и девочки и даже Семен.
— Просто они играют лучше вас, — бросила Аленка не обернувшись.
Весь мой отряд замер как один человек. Они смотрели ей вслед, а она уходила, кажется даже не заметив, что вокруг нее стало пусто.
— Вот крыса! — бросил ей в спину Славка, и никто уже не прикрикнул на него. Даже почему- то я.
Аленка сказала чистую правду. Играл пятый отряд лучше всех. Они заняли первое место в Малых Олимпийских играх. Надо было видеть их счастливые лица! Василий Николаевич ликовал. А в нашем отряде начались неурядицы.
Всю злость и обиду за поражение мои ребята вымещали теперь на Аленке. Бросали ей шуточки в спину, демонстративно замолкали, если она подходила, никто не хотел вставать с ней в пару, а вчера ей в кашу подбросили лягушонка.
— Бедный, — усмехнулась Аленка. — Не повезло тебе. Но с другой стороны, хорошо, что хоть каша, как всегда, холодная.
Она выловила увязшего в овсянке лягушонка, вымыла его под краном и отнесла в траву. Мы устроили сбор отряда для выяснения отношений. Аленка демонстративно ушла.
— Это подло, — сказала я отряду.
— По отношению к лягушонку? — глядя мне в глаза, спросила Катеринка.
Все захихикали. Но не успела я и рта раскрыть, чтобы ответить им как следует, как на меня обрушилась лавина упреков. Оказывается, я ничего не знаю! Алена Акинирова, оказывается, «достала всех в отряде», а я потакаю ей во всем! Она здорово играет в пионербол и настольный теннис, но только не за свой отряд! Она лучше за пятый сыграет! А вчера она сказала, что такая зарядка — бездарность. Нет чтобы аэробику преподавать или тренажерный зал открыть! А в столовой? Маша, ты видела вчера на дежурстве? Она же палец о палец не ударила! И на уборке территории она ни бумажки не поднимет! Ей говоришь, она делает вид, что не слышит, будто сама из пятого отряда! Поток упреков был неиссякаем. И что мы могли им ответить? Все было так, как они говорили.
— Мы поговорим с Аленой, — сказала наконец А.М. — Но я запрещаю вам портить ей еду. Она должна полноценно питаться, как и любой из вас.
...Разговаривать с Аленкой предстояло, конечно, мне. Мы ушли с ней в беседку за нашим корпусом. Я говорила, она слушала, опустив голову. Бывает иногда, что потеряешь какую-нибудь вещичку и вроде бы точно помнишь, что положил ее вот здесь, весь дом обойдешь, а найти все равно не можешь. И чем дольше ищешь, тем больше раздражаешься. Вот что примерно я испытывала, разговаривая с Аленкой «по душам». И наконец не выдержала, выпалила в сердцах:
— Если тебе не нравятся наши ребята, ты же можешь перейти в другой отряд.
Честно говоря, я очень надеялась, что она скажет: «Да, переведите меня!», и мы ее переведем, и мои ребята, которые до ее появления были такими добрыми, открытыми, чуткими, снова станут такими. Снова будут любить меня. Но она сказала:
— Какая разница, в каком отряде? Везде одно и то же.
Я вдруг почувствовала совсем не педагогический приступ бешенства. Да что она о себе возомнила? Правы были ребята, во всем правы! Ладно, пусть! Лягушек в тарелках больше не будет, приказы А.М. не обсуждаются, а объявят бойкот — поделом, будет знать, как себя вести!
— Маша, я пойду, ладно?
И, не дожидаясь моего ответа, она соскочила с высокой скамейки. Я смотрела ей вслед, пытаясь поддержать в себе раздражение на нее, но ничего не получалось. На душе было скверно.
Бойкот объявили. Молчаливый и единодушный. Я спрашивала у Васьки, как у человека свободолюбивого и умного:
— Имеет право человек быть самим собой или нет? Ну, не хочется ей с вами в пионербол играть, вот она и не играет! Она не подделывается под вас, она честно говорит, что не хочет, потому что не обременена стадным чувством.
— Она в коллективе? — спорил Васька яростно. — Вот пусть и подчиняется закону большинства! А не нравится — проваливай в лес и живи там, как тебе хочется!
— Васька! — сказала я тогда жалобно. — Ну, позор-то какой: бойкот в отряде! Ну, помоги ты мне, а?
— Не буду! — буркнул Васька и вскинул голову надменно. — Я... это... обременен стадным чувством.
И ушел, гордый и независимый.
Вечером того же дня меня поймал перед дискотекой Василий Николаевич.
— Что, Маша, не ладится с новенькой?
Я покачала головой.
— А ты знаешь, что она с ребятами из пятого отряда дружит?
— М-м-м... — растерялась я. «Дружит», пожалуй, громко сказано: в гости ходит — это да, сама видела.
— Интересная девочка, — взлохматил волосы Василий Николаевич. — Она, кстати, бальными танцами занимается. Знаешь?
— Н-нет.
— Вот-вот. Захожу сегодня в актовый зал, а она на сцене какую-то самбу дает. И так здорово, сразу видно профессионала, без музыки, для себя, но так четко, глаз не оторвать. Меня увидела, смутилась, конечно, глаза в пол. Ну, поговорили немножко. Интересная девочка, самодостаточная.
Сказал и пошел. Я чуть ему в руку не вцепилась. С криком «Спасите-помогите!».
«Интересная девочка» всюду ходила теперь одна. В столовую шла на расстоянии, и на зарядку, и купаться. На отрядных мероприятиях сидела в стороне, а в свободное время убегала к пятому отряду. На сончасе отгораживалась от всех книжкой. И молчала. Всегда. Она тоже объявила нам всем бойкот.
Однажды я увидела Аленку в обществе очень красивого мальчика — смуглого, синеглазого, с длинными и тонкими, как у скрипача, пальцами. Они качались на качелях. Молчали. Только изредка поглядывали друг на друга и прятали улыбки. Мальчик был смутно знакомый. То ли из третьего отряда, то ли из спортлагеря.
Через два дня после начала бойкота у меня был выходной. Сначала я не хотела ехать, но потом вспомнила, что обещала Савушкину показать его рисунки своему другу детства Сашке, а он через два дня уезжает. Сашка был редактором одного детского журнала и жил в Москве. Я показывала ему рисунки, рассказывала о Савушкине, а сама все время думала об Аленке. Она, конечно, может быть и самодостаточная, но не может же ее в самом деле не задевать этот бойкот!
Рано утром села я в лагерный автобус с тяжеленной сумкой, полной всяких маминых вкусностей: пирожков, варенья, самодельных ирисок, сушеной вишни и яблок. С удовольствием думала я, как встретит меня у ворот веселая компания: Васька, Катеринка, Семен с Мариной, Савушкин, Ромка... Мальчишки будут весело драться за мою сумку, и потащит ее, конечно, Васька, мой «преданный рыцарь», так зовет его Валерик, а в сончас мы устроим в отряде сладкий пир под укоризненные взгляды и поджатые губы А.М.
Но никто меня не встретил. Автобус остановился у дальних ворот, высадил нас и умчался в город. Я растерянно оглянулась: может быть, прячутся? Или проспали? Ни разу не было, чтобы они меня не встретили! Я вскинула сумку на плечо и пошла в лагерь. Что-то случилось. Но тут же одернула себя: рано еще, полчаса до подъема, набегались, вот и дрыхнут, они ведь не обязаны меня встречать! Тетя Валя, Танечка, Галина улыбнулись, обгоняя меня, и свернули к бане. А я увидела в конце аллеи одинокую фигурку. Это был Васька, и он был один.
Он подошел медленно, сказал хмуро:
— Давай помогу.
Взял у меня одну ручку сумки. Нести так было неудобно, но я промолчала.
— А остальная шайка-лейка где? Спят как сурки? — фальшиво весело спросила я.
Васька вскинул на меня глаза и тут же отвел. Так ничего и не сказал. Молчали до самого корпуса.
— Спасибо, Вась, одна бы я не дотащила.
— Не за что, — снисходительно буркнул он и ушел в свою палату. Где, кстати, не спали.
Кажется, мне тоже объявлен бойкот.
— Маш, Маш, а мы новенькую выбрали...
— Куда выбрали? — Полторы недели она в отряде, а все новенькая...
— В конкурсе красоты участвовать! — бесхитростный радостный Герка преподнес мне новость, как пирожное на блюдечке.
Я схватилась за сердце и посмотрела на стоящего рядом Ромку:
— Рома... ну зачем вы так уж?
— Так ей и надо! Пусть не задается!
Я бросилась к А.М. и Олегу.
— Ну как вы могли допустить? Куда вы смотрели?
— Маша, я не понимаю, — растерялась А.М., — на планерке сказали выбрать одну девочку от отряда, что это главный конкурс...
— Вот именно!
— Мы стали выбирать, а они все хором: «Алену, Алену! Она самая красивая!» Я бы не сказала, но раз они так считают...
Я живо представила, как они кричат, а глаза ехидные, злые. В нашем отряде почти все старожилы, они знают, что такое конкурс красоты! Будь ты трижды раскрасавица, не выиграть тебе ни одного конкурса без поддержки отряда и зрелищных номеров. Но на сцене-то стоять только ей, и позор, свист и улюлюканье зала принимать тоже ей одной. Прославится сразу на весь лагерь! Как самая «классная» девчонка или как самая... сами понимаете.
— Если у участницы нет поддержки, она будет выглядеть... ну, как полная дура! А ее, думаете, наши поддержат? Подставили девчонку!
— Но, Маша, она сама согласилась! Помолчала с минутку, оглядела всех и говорит спокойно так: «Я согласна».
Представляю, какими глазами она «оглядела всех»! А ведь могла бы отказаться! Запросто! Но она все поняла, гордая девочка Алена Акинирова, и назло им — не отказалась.
— Значит, так, — сказала я решительно, — понятно, что от ребят помощи мы не дождемся, они будут всячески ей вредить. Значит, мы должны приложить максимум усилий, чтобы помочь человеку.
— Да, Маша, — сказала А.М. послушно.
— Хорошо, Маш, — серьезно кивнул Олег.
На столе в банке медленно вяли пионы.
Я поговорила с Юлей, вожатой, которая готовила конкурс красоты, я ей все объяснила. Но чем она могла мне помочь? Не убирать же из программы самые зрелищные номера, не нарушать же многолетние традиции лагеря из-за какой-то Аленки, которая не поладила с отрядом! Я бегала, суетилась, волновалась, ночами не спала, пытаясь придумать ей интересную визитную карточку без отряда... А ей, кажется, и дела не было!
— Она, наверное, думает, что она такая неотразимая, — хихикали девчонки. — Выйдет на сцену и всех покорит своей красотой!
— Все сразу попадают и дадут ей первое место!
— Ничего подобного она не думает, — вдруг вступился за Аленку Васька. — И вообще... она, может, даже не знает, что надо номер готовить, и танец, и группу поддержки? Она же первый раз в лагере.
— Конечно, она же только на слонах катается! — фыркнула Маринка и стрельнула глазами в Семена.
После этого (случайно услышанного) разговора я попыталась объяснить Аленке, что такое конкурс красоты в нашем лагере, что от нее требуется, но она слушала нетерпеливо и рассеянно и наконец сказала:
— Маша, вы хотите кого-нибудь другого поставить? Ну, пожалуйста, мне все равно...
Но поставить другого — значит поддержать бойкот. Потом вдруг Аленкины глаза намокли, и она сказала сердито, с вызовом:
— Думаешь, я без них не справлюсь? Очень надо! Справлюсь и без них! Вот увидите.
И я поняла: надо справиться во что бы то ни стало.
Готовили Аленку всем вожатским миром. Даже А.М. нам помогала. Даже Нина с Валерик, хотя их Аня была главным Аленкиным конкурентом.
— Самое главное — это образ создать, понимаете? — сказала Валерик. Обошла вокруг Аленки, подумала. — Слоны, говорите... — Хотя никто ничего не говорил, это я давно им рассказывала, какая девочка на меня свалилась. — Надо достать слонов, а из нее сделать принцессу Индии. Она вон какая...
— Какая? — улыбнулась Аленка, которая в нашей взрослой компании совсем не робела, даже наоборот.
— Смуглая, темноглазая, волосы прямые и длинные, сошьем ей шаровары, бус насобираем и браслетов.
— Я танец живота танцевать умею, — сказала Аленка.
— Еще и танец живота! Да она просто клад, Маша! Нужны нам очень твои поросята, ничего они не понимают...
— А слоны? — уныло спросила я и подумала: из Славки хороший слон получился бы и из Ромки...
— Ну... слоны... мы Жору попросим, он у нас большой, мы его одеялом накроем, никто не увидит, что вожатые ей помогают. И Митьку, он ради тебя не только слоном, но и бегемотом станет.
— Легко, — отозвался сидевший тут же Митька. — Только деткам моим не говорите, а то они меня живьем съедят за то, что конкурентам помогаю.
— Можно ребят из спортлагеря попросить, чтобы конфликтов не было...
Так мы и сделали. Принцесса из Аленки получилась что надо.
— Мне бы такую артистичную девочку в отряд, — вздохнула Валерик.
Но был еще один конкурс, который меня сильно беспокоил. Танец. Я помнила, директор говорил, что она занимается бальными танцами, но Юля по секрету сказала мне, что партнера нужно будет выбрать прямо на конкурсе, из зрителей. Похоже, она сказала это по секрету всему свету, потому что все партнеров заранее уже нашли и даже репетировали.
— Маша, я танец сама подготовлю, мне не нужно помогать, я умею.
— Аленка, — сказала я грустно, — по секрету всем сказали, что танец этот будет вальс. Конечно, можно и одной, ты же профессионал. — «А Аня из второго, Вика из четвертого и Лера из пятого тоже», — подумала я. — Но вальс в паре все-таки будет лучше...
— Вы же знаете, никто не пойдет со мной танцевать... ну, из нашего отряда.
— А если кого-нибудь из «слонов»?
— Да ну, — отмахнулась Аленка, — они под одеялом-то еле на сцену согласились выйти, стесняются! Представьте, я их приглашу, а они откажутся. — Даже сейчас Аленка покраснела, представив это.
И тут меня осенило:
— А ты пригласи Олега! Точно! Этот номер спонтанный, все всегда вожатых приглашают!
Аленка грустно улыбнулась, как будто я говорила такие глупости, что даже сердиться на них смешно:
— Маш, Олег танцует, как... ну, как медведь, я же видела. Уж лучше я сама.
— Баллы снимут, если без партнера.
Аленка пожала плечами. Ладно, решила я тогда. Пусть будет как будет. В конце концов, это просто конкурс.
Наконец этот страшный день настал. Мы не успели выпустить газету про Аленку, и наше место на стенах актового зала зияло дырой. Кто- то написал на нем мелом «Уродка!».
— Паразиты, — пробормотал Олег и стер надпись своей широкой ладонью.
Зал был полон. Каждый отряд нарядился в соответствии с образом своей героини, репетировали кричалки и речовки, разворачивали плакаты, разноцветные флажки, пробовали на прочность свистки и дудки...
Наши «паразиты» сели на свой ряд и демонстративно положили руки на колени, давая понять, что даже хлопать не будут.
— Ничего, — сказала я Аленке, когда мы пошли с ней за кулисы, — просто не обращай на них внимания.
Перед самым выходом на сцену она посмотрела на меня и сказала:
— Мне ни за что не выиграть, но я хотя бы не струсила, да?
Весь конкурс я пробыла за кулисами, помогала Аленке переодеваться, подавала реквизит, заплетала, подбадривала, поэтому почти не видела, что происходило в зале. Первые два ее выхода сопровождались страшной тишиной в зале, ведь каждый отряд болел за свою участницу. Но потом стали хлопать и ей. Наверное, она все-таки очень хорошо выступала, потому что один раз забежал Олег и показал нам большой палец. В него тут же запустили чем-то увесистым: девочки все-таки переодеваются! Аленка тоже с каждым конкурсом все больше веселела. А еще я подумала: за нее, наверное, пятый отряд болеет.
Наконец последний конкурс. Танец. Я пошла в зал. Встала тихонько у дверей. Восемь красавиц выстроились на сцене, одна другой прекрасней. Зал неистово скандировал имена своих героинь. Только наш отряд сидел в каменном молчании. И почему же у нас такие мрачные лица? Я посмотрела на сцену. Аленка стояла в моем подшитом вечернем платье, тоненькая, грациозная, улыбалась так искренне, открыто, и было видно, что волнуется, а глаза ищут кого-то в зале и горят, горят, как звезды. Аленка была самая красивая сейчас, и я бы, пожалуй, не удивилась, если бы она выиграла этот конкурс! Вот бы утерла нос и Маринке, и Катеринке, и Ромке со Славкой, и всем остальным! И так отчаянно мне этого захотелось, что я решила все-таки уговорить ее пригласить на вальс Олега, ведь как бы хорошо она ни станцевала, жюри баллы снимет за то, что одна. И наши придут в восторг: вот, мол, полюбуйтесь, с ней даже танцевать никто не захотел! Но я не успела ничего сделать. Когда ведущая Юля объяснила задание последнего конкурса, Аленка спорхнула в зал, улыбнулась кому-то и сразу же поднялась на сцену. С тем красивым мальчиком- «скрипачом», с которым я видела ее на качелях однажды. Конечно! Как я могла про него забыть! Мальчик стеснялся. Но Аленка взяла его голову, повернула к себе и что-то сказала, твердо, резко, будто приказала. Мальчик кивнул. Включили музыку. Это был красивый вальс, из старого фильма. Хитренькая Юлька! Ну кто из современных детей умеет вальс танцевать? Конечно, Аня из второго, Вика из четвертого и Лера из пятого подхватили своих партнеров и кружились по сцене, и получалось у них очень красиво, но остальные просто топтались на месте. А Аленка была лучше и Ани, и Вики, и Леры! Она не отрывала глаз от лица «скрипача» и все время ему что-то говорила, говорила не переставая, а он слушал так внимательно, будто на уроке. На лбу у него блестели капельки пота. Он не сводил с нее внимательных глаз. Но они не сбились ни разу. Ух как им аплодировали!
Потом жюри совещалось. А.М. была с Аленкой за кулисами, а я подошла к своему отряду.
— Ну как? — спросила я.
Катеринка, сделав безразличное лицо, пожала плечами.
— А по-моему, она здорово утерла вам нос, — сказала я. — Сделала, проще говоря.
— Подождем, — вполне мирно сказал Славка.
— Результаты еще не объявили, — поддержал его Ромка.
— Если победит, я с ней помирюсь, — мужественно сказала Маринка и с вызовом посмотрела на Катеринку. Та снова пожала плечами.
А Васька пробормотал:
— А что за парень с ней был?
Она победила. И вот странно: ей аплодировал весь зал, и кто-то даже кричал «браво».
Вручили диплом, цветы и подарки, толпа вылилась из зала на улицу. Маринка подошла к Аленке тут же. Что она говорила, я не слышала, но Аленка слушала внимательно, чуть наклонив голову, потом кивнула. Маринка оглянулась на отряд, и тогда все стали подходить к ним и что-то говорить, но не думаю, чтобы кто-нибудь догадался извиниться.
Потом двигали стулья, собирали реквизит, потом началась дискотека. Мы с Аленкой сели на скамейку у актового зала.
— Рада? — спросила я.
— Да, — улыбнулась Аленка.
Вечер был ветреный, раздувал волосы, она смотрела вдаль и так глубоко, полно дышала, так счастливо, что захотелось ее обнять крепко-крепко и поцеловать в макушку. Но я только спросила:
— Ален, а что ты мальчику все время говорила?
- Ну, — смутилась Аленка, потом улыбнулась чуть-чуть, уголками губ. — Он же из пятого отряда, он не слышит ничего, только по губам читает. Вот я и считала ему: «Раз-два-три, раз-два- три, раз-два-три!»
Рекомендуем посмотреть:
Нет комментариев. Ваш будет первым!