Жил мужик с женой, и было у них три дочери: две — нарядницы, затейницы, а третья — младшая — простоватая. Ею все помыкают, работать заставляют, все её толкают, ругают, а она никому против слова не молвит, всё делает, что ни велят: и траву полет, и лучину колет, и коровушку доит, и уточек кормит. И прозвали её за это дурочкой. Сперва сёстры стали так называть, а там и мать с отцом...
Собрался мужик с сеном на ярмарку, спрашивает дочерей, что им на ярмарке купить. Одна дочь просит:
— Купи мне, батюшка, кумачу на сарафан.
Другая дочь просит:
— Купи мне, батюшка, алой китайки!
А младшая стоит, молчит да глядит на отца. Жалко её отцу стало, он и спросил:
— Ну, младшенькая, а тебе что купить?
А она усмехнулась да и говорит:
— Купи мне, свет-батюшка, серебряное блюдечко и наливное яблочко.
— Да на что это тебе? — спрашивают её сёстры.
А та отвечает:
— Стану я катать яблочко по блюдечку да буду слова приговаривать. Научила им меня старушка за то, что я ей калач подала.
Пообещал мужик привезти дочкам желанные гостинцы и уехал.
Близко ли, далеко, мало ли, много пробыл он на ярмарке, но вот продал сено и купил дочкам гостинцев: одной дочери алой китайки, другой — кумачу на сарафан, а младшей — серебряное блюдечко да наливное яблочко.
Воротился мужик с ярмарки, отдал дочкам гостинцы. Рады они. Старшие сарафаны пошили, красуются в обновках да над дурочкой посмеиваются.
Смеяться-то они смеются, а сами поглядывают на неё. Интересно им, что дурочка будет делать со своим гостинцем. Яблочко есть она не стала, ждут сёстры: что же делать будет дурочка с серебряным блюдечком да с наливным яблочком?
Вот и увидели, что дурочка села в уголок, положила наливное яблочко на серебряное блюдечко и стала приговаривать:
— Катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, показывай мне города и поля, леса и моря, и гор высоту, и небес красоту.
Покатилось тут яблочко по блюдечку, наливное по серебряному, и стали на блюдечке города видны — один за другим, а потом стали видны корабли на морях, и полки на полях, и гор высота, и небес красота: месяц за солнышком катится, звёзды в хоровод собираются — и как-то всё красиво — на диво, что ни в сказке сказать, ни пером описать...
Загляделись сёстры, а самих зависть взяла. Стали они думать, как бы выманить у дурочки блюдечко с наливным яблочком.
Стали они предлагать ей поменяться с ними, но она своё блюдечко наотрез отказалась менять на что-нибудь.
Решили тогда сёстры старшие заманить младшую с собой в лес. Стали они звать её, да таково-то ласково:
— Душенька-сестрица! В лес по ягоды пойдём, земляничку соберём.
Ну, дурочка встала, блюдечко отцу отдала да и в лес пошла с сёстрами. Вот бродит она с сёстрами, ягоды собирает. Вдруг видит, что на траве заступ лежит. А сёстры заступ-то схватили, младшенькую убили, под берёзкою схоронили.
Поздно домой сёстры пришли, отцу и говорят:
— Дурочка от нас убежала, без вести пропала. Мы весь лес обошли, но её не нашли. Видно, волки её съели!
Жалко отцу стало младшенькую дочку. Хоть и простоватая, глуповатая, а всё же дочь! Плачет мужик по дочери; взял он блюдечко и яблочко, положил в ларец да замкнул — память о дочке хранить решил. И сёстры слезами обливаются.
Трубит в трубу на заре пастушок, что стадо водит; идёт он по леску — овечку отыскивает. Видит он бугорок под берёзкой в стороне. И уж такие на нём цветы алые, лазоревые, что подошёл он поближе к бугорку.
Увидел над цветами тростиночку. Срезал пастушок эту тростинку, сделал дудочку, и — диво дивное, чудо чудное случилось тут: дудочка сама поёт-выговаривает:
— Играй, играй, дудочка! Потешай света батюшку, потешай мою родную матушку и голубушек сестриц моих. Меня, бедную, загубили, со свету сбыли за серебряное блюдечко, за наливное яблочко.
Вернулся пастушок в деревню, люди слышат, что поёт дудочка, — сбежались, вся деревня к пастуху собралась; пристают к пастуху, выспрашивают, кого загубили. От расспросов отбою нет.
— Люди добрые! — пастух говорит. — Ничего я не ведаю. Искал я в лесу овечку, увидал бугорок, на бугорке цветочки, а над цветочками тростинка росла. Вот я и срезал эту тростинку, сделал из той тростинки дудочку, сама дудочка играет-выговаривает.
Случился тут отец пропавшей дурочки. Слышит он Пастуховы слова, схватил он дудочку, только поднёс к губам, дудочка тут же сама запела:
— Играй, играй, дудочка, родимому батюшке, потешай его с матушкой. Меня, бедную, загубили, со свету сбыли за серебряное блюдечко, за наливное яблочко.
— Веди нас, пастух, — говорит отец, — веди туда, где срезал ты эту тростинку.
И за пастухом пошли все в лес. Издали заметны стали удивительные цветы: и алые, и лазоревые. Подошли к бугорку, полюбовались цветами. Осторожно начали разрывать бугорок и отрыли мёртвое тело. Узнал отец свою несчастную дочь, застонал. Лежит она убитая, неведомо кем загубленная, неведомо кем зарытая. Добрые люди спрашивают:
— Кто же убил? Кто же загубил её, бедную?!
А дудочка в руках у отца сама запела, выговаривать стала:
— Свет мой, батюшка родимый! Меня сёстры в лес зазвали, загубили меня, бедную, за серебряное блюдечко, за наливное яблочко; не пробудишь ты меня от сна тяжкого, пока не достанешь воды из колодезя царского.
Две сестры-завистницы побледнели, затряслись, признались в своей вине. Схватили их, связали, в тёмный погреб замкнули до царского указа, до высокого повеленья его.
Собрался отец в путь. В город престольный отправился.
Скоро ли, долго ли — прибыл в тот город.
Приходит он к золотому крыльцу царскому. Вышел царь к нему на крыльцо. Старик в землю кланяется, царской милости просит. И молвил ему царь-надёжа:
— Возьми, старик, живой воды из моего колодца. Когда дочь оживёт, приведи её ко мне вместе с её серебряным блюдечком, с наливным яблочком да с её лиходейками-сёстрами!
Обрадовался старик, в землю царю поклонился. Везёт домой скляницу с живой водой. Лишь спрыснул водой он мёртвую дочь свою, — встала она перед ним живою, обняла его, припала к его груди. Люди сбежались, исплакались. Да и подивились все, как дочка-то ожившая похорошела, как глаза её сияют...
Поехал старик в престольный город. Привели его в царские палаты. Вышел царь- солнышко, видит старика с тремя дочерьми: у двух — руки связаны, а третья дочь — как весенний цвет: очи как звёзды сияют, по лицу словно заря разливается.
Царь глядит-удивляется, а как глянул снова на сестёр-злодеек, молвил:
— Таких и казнить-то мало!
А красавицу спрашивает:
— Где же твоё блюдечко и наливное яблочко?
Взяла младшенькая из рук отца ларчик, вынула яблочко с блюдечком и спрашивает царя:
— Что ты, царь-государь, хочешь видеть: города ли твои крепкие, полки ли твои храбрые, корабли ли на море, чудные ли звёзды на небе?
Покатила она наливным яблочком по блюдечку серебряному: а на блюдечке-то одни за другим города появляются; полки в них собираются со знамёнами, в боевой строй становятся... Яблочко по блюдечко катится, наливное по серебряному: на блюдечке море волнуется, корабли как лебеди плавают, флаги развеваются... Яблочко по блюдечку катится, наливное по серебряному: в блюдечке всё небо красуется, месяц за солнышком кружится, звёзды в хоровод собираются... Глаз не оторвать!
Смотрит царь, дивится чудесам, а красавица слёзы льёт, слезы её, будто жемчуг, катятся, на пол падают: просит красавица простить сестёр.
— Царь-государь, — говорит, — возьми моё серебряное блюдечко и наливное яблочко, только прости сестёр, не губи ты их из-за меня. Они уже и так стыдом, горем наказаны.
Царь на слёзы её сжалился, сестёр помиловал, а красавицу взял за руки, говорит ей приветливо:
— Я почту доброту твою, отличу красоту твою: хочешь ли быть мне супругою, царству доброй царицей?
Так-то беда свадьбой и закончилась. Пир был на весь мир.
Нет комментариев. Ваш будет первым!