Истории про пожар для детей

Истории про пожары и пожарных для младших школьников

Материалы о событиях, связанных с пожарами в мировой истории, фрагменты широко известных литературных произведений, запечатлевших пожары, крупные катастрофы.

Погребальные костры

На карте мира Японские острова выглядят не очень большими, но людей здесь живет почти столько же, сколько во всей необъятной России. Территория Японии - это в основном горы и довольно узкие приморские долины, где размещаются города- гиганты, которые слились между собой в сплошную полосу, протянувшуюся вдоль океанского побережья. А ведь такая теснота делает людей более уязвимыми для всяческих катастроф. Особенно ясным это стало в начале двадцатого века.

Европейцы, в то время побывавшие в Токио, оставили нам массу рассказов о деталях японского быта, связанных с землетрясениями. Эти описания можно свести к следующему.

Трясет здесь постоянно. Большинство подземных толчков чрезвычайно слабы и едва ощущаются, так что гости из европейских стран быстро к ним привыкают и не обращают на них внимания. А вот местное население пугается гораздо больше. Оно просто впадает в панику при малейшем сотрясении земли.

Когда земля начинает трястись, обитатели маленьких деревянных домиков, из которых в основном и состоит город, выбегают наружу и принимаются разбирать свои жилища. Первым делом они хватают те части, отсоединить которые легче всего, и переносят их на открытое место. Домики же устроены очень примитивно. Это обычно четыре стены без внутренних перегородок. Часто стены вообще не скреплены между собой. Поэтому при землетрясении дома ходят ходуном, но стоят, что и вызывает удивление.

Правда, в более позднее время эксперты были в гораздо меньшем восторге от такой японской архитектуры. Особой критике подверглись дома из самана (глины, смешанной с соломой). А самым слабым местом японского дома была крыша. Это тяжелое, высокое сооружение просто-напросто клали сверху на четыре деревянные или самановые стены, закрепляя весьма ненадежно.

Возможно, в убогости постройки и заключалась «антисейсмичность». Если такая хибара рухнет, то выбраться из-под нее было легче, чем из развалин солидного здания, а материальный ущерб не так уж велик. В средневековой Японии целые города, состоявшие из деревянных и самановых домиков, в одночасье исчезали, сметенные тайфунами, землетрясениями и цунами, и столь же мгновенно возрождались из руин.

Технический прогресс изменил многое, но не все к лучшему. В конце девятнадцатого века отсталая Япония начала превращаться в одну из ведущих промышленных держав мира. С ростом числа заводов и фабрик стали катастрофически разбухать города. Туда устремились все, кто нужен и кто не нужен, лишь бы поближе к новой, европейской культуре. Основным центром притяжения стал район Канто. В нашей литературе его иногда называют «Кванто», но это неверно.

Канто - это Токио, ближайший к нему порт Йокогама и остальная местность по берегам токийского залива. Здесь, в долинах множества рек, гнездились деревни, расположенные очень близко друг от друга. Вокруг них пришлые рабочие сооружали свои поселки из деревянных и самановых домиков, и в скором времени все эти селения становились пригородами Токио, Йокогамы и прочих городов, которые постепенно сливались в единый тесно застроенный район.

Пожарным тут было от чего призадуматься. Если случалось серьезное возгорание в обычном провинциальном городке, то его «антисейсмические» домишки сгорали, как порох, но жителям удавалось отсидеться на ближайших полях. В Канто же все могло оказаться куда сложнее. Ведь здесь, среди обширных скоплений огнеопасных домиков пролегали газопроводы и линии электропередачи. Здесь же были сосредоточены склады горючего и масса других опасных объектов. Словом, судьба огромного района была предрешена.

Беда пришла как раз в тот день, который японцы издавна считали несчастливым - 1 сентября.

В то субботнее утро, 1 сентября 1923 года, над центральными районами Японии прошел тайфун. Ничем из ряда вон выходящим он не запомнился. Близился полдень, время обеда. Было жарко и облачно, сильный ветер гнал над крышами домишек токийских и йокогамских трущоб дымы от угольных очагов, на которых домохозяйки готовили еду. И вдруг земля содрогнулась. В Токийском институте сейсмологии стены затряслись, с потолка посыпалась штукатурка. Приборы зашкалило. Здание начало обваливаться. За первым толчком последовали десятки новых.

В Токио, Йокогаме и прочих городах, прилегающих к заливу, многоэтажные дома рушились один за другим. Рельсы железных дорог вздыбливались, сбрасывая поезда под откос. Холмы сдвигались с места, погребая дома под слоем земли, или сползали в море, увлекая за собой людские жилица. Потолки учреждений валились на головы служащих, кровли заводских цехов обваливались на рабочих. Обращались в руины крепкие здания школ и иностранных посольств. «Антисейсмические» домишки трущоб рассыпались на части.

Вскоре на берег навалилось всесокрушающее цунами. Оно уничтожило поселки рыбаков, портовые сооружения и прибрежные районы Йокогамы. Волна обрушилась на прекрасные храмы на островах Токийского залива и выбросила на берег огромные океанские суда. Затем она пошла в глубь суши по руслам рек и каналов, чья бушующая вода сносила и поглощала все, что было на берегах.

Изо всех домов устояли здания усиленной конструкции, возведенные в центре Токио по проекту американских архитекторов. Небольшими повреждениями отделались строения Императорского дворца. Об остальном не стоит и говорить - зрелище жалостное.

Шаткие стены деревянных и самановых домиков как бы сложились под тяжестью высоких островерхих крыш. Очевидцы рассказывали, что люди, бывшие в таком доме и не успевшие выбежать, в основном остались живы. Они очутились будто под перевернутой лодкой, в ловушке, откуда не было выхода. Из-под дощатых скатов крыш, лежащих на обломках стен, слышались крики женщин и детей. Казалось бы, им очень повезло, ведь попали они не в завал из кирпичей и бетона. Помощь была близка. В разрушенных городах стали стихийно формироваться группки добро- вол ьцев-спасателей. Они пытались вызволить своих соседей, оказавшихся под руинами.

Но увы, не просто так родилась поговорка, что беда не приходит одна. Поврежденные газопроводы, короткие замыкания в электросетях, разрушенные хранилища горючего и огни очагов в рухнувших хибарах породили десятки пожаров, вспыхнувших одновременно в разных местах города. Водопровод был поврежден и не действовал. Многие пожарные погибли. Оставшиеся в живых не могли пробиться к пылающим здания по узким, кривым, немощеным улочкам, покрытым завалами и полным народа, который метался в панике.

Дощатый Лондон, уничтоженный Великим лондонским пожаром 1666 года, современники считали большим городом. Деревянная Москва времен великих пожаров XIV-XVII веков слыла местом обширным и людным. Но теперь, в Канто, пылало пространство, равное сотне таких городов. Очаги огня разрастались с поразительной быстротой, ибо мощные порывы ветра бросали огонь с развалин на развалины.

Толпы, бродящие среди руин, оказывались окруженными огненной стеной. Люди, заключенные под колпаками рухнувших крыш, уже не могли надеяться на помощь. Спасатели пытались прорубить доски, но огонь поспевал раньше, чем людям удавалось вырваться на свободу, и превращал остатки дома в погребальный костер. По всему Токио, в Йокогаме и в прилегающих городах горели сотни и тысячи таких костров.

Токийские домики сгорали довольно быстро. Однако их было великое множество. А потому несомый ветром огонь стремительно шел вперед, гоня перед собой обезумевших людей. Беглецы пытались найти безопасное место, но им предстояло пройти километры извилистого пути, где многие улицы были незнакомы, натянуты едким дымом или уже охвачены пламенем. Люди сбивали с ног и топтали друг друга. Многие падали, задохнувшись от гари или буквально спекшись в огне, перекрывшем узкую улочку с обеих сторон.

Спасаясь от жара, горожане бросались в лужи и канавы, наполненные водой. Но вода там чуть ли не кипела, и люди получали ожоги, а то и вовсе сваривались заживо.

Одно за другим поступали трагические известия.

Взорвалось охваченное пламенем здание арсенала. Жертвы взрыва неисчислимы. Загорелись строения фабрики военного обмундирования Хонджо. Около десяти тысяч человек, спасавшихся на ее дворе от землетрясения, сгорели в этой огненной ловушке. Так же погибли тысячи людей, собравшихся во дворах казарм, где был устроен лагерь для лишившихся крова.

В результате пожара возникла паника и давка в толпе перед вокзалом Уено и в ближайшем парке. Сотни людей раздавлены насмерть. Около трех тысяч человек скопилось на мосту Омайя. Мост, который, вероятно, был поврежден землетрясением, рухнул. Река наполнилась телами погибших. Та же участь постигла многие другие мосты и людей, искавших на них убежища от огня.

В порту Йокогамы обрушились и вспыхнули огромные резервуары с нефтью. Пылающее горючее залило улицы. Пятно огня расползлось по бухте, лишив надежды тех, кто бежал к набережной, чтобы спастись в воде.

2 сентября телеграфные агентства всего мира передали запоздалое сообщение: Токио в огне... Йокогама в огне... Все Канто охвачено пламенем невиданного в истории пожара.

С одного из уцелевших пароходов, вставших на якорь в йокогамской гавани, губернатор Йокогамы послал радиограмму губернаторам Осаки и Кобе: «Йокогама уничтожена землетрясением и пожаром. Насчитывается 10 тысяч жертв. Все средства связи разрушены. У нас нет ни продовольствия, ни воды. Просим немедленно направить помощь».

В официальном же сообщении японского правительства говорилось, что ситуация под контролем: очаги возгорания успешно локализуются и подавляются, к борьбе с огнем привлечены войска. Солдаты взрывают дома, которые могут загореться, чтобы прекратить распространение пожара.

Но что с Йокогамой, что реально происходит с остальным Канто? - достоверно известно не было.

Для выяснения этого в полдень на разведку вылетел самолет. Пилот, лейтенант Исида, пришел к выводу: в Токио уцелели лишь некоторые кварталы. Определить масштабы бедствия трудно, ибо языки пламени и удушающий дым не дают самолету снизиться на высоту, удобную для наблюдения. В городах Амакуса и Йокосука не видно ни одного уцелевшего здания. А Йокогамы больше нет. Вместо нее сплошное пепелище.

Ночью приходит известие, что усилия солдат принесли плоды. Еще немного, и пожар утихнет. Меж тем у токийского корреспондента лондонской газеты «Таймс» иное мнение. В своем репортаже с места событий от передает: «Канонада взрывов создает впечатление, что идут военные действия. Всю ночь небо над городом было рыжим или кроваво-красным. С земли поднимались огромные тучи серого, черного и белого дыма. Отовсюду исходит удушливый жар. Ветер постоянно меняет свое направление и затрудняет попытки бороться с огнем...»

К счастью, вечером 3 сентября небесные хляби разверзлись. Полил ливень, и пылающие останки домов с неохотным шипением начали гаснуть. Один из величайших в истории человечества пожаров наконец-то заглох.

Из сообщений, поступивших 4 сентября.

Зона, пораженная землетрясением и пожарами, занимает около 180 тысяч квадратных километров. Это 5 больших городов и 33 округа с населением в семь миллионов человек. В Токио погибли 10 тысяч человек, сто тысяч ранены. Сгорело 300 тысяч зданий. Однако в действительности все оказалось гораздо хуже.

Трагические известия поступают также из Иокогамы. Город заволочен дымом. На улицах много трупов. Они буквально лежат друг на друге. Ими заполнены водоемы, куда люди бросались, чтобы спрятаться от огня. Изувеченные тела выбрасывает на берег морской прибой. Земля покрыта трещинами шириной более полуметра. Во многих местах все еще горит нефть, которая вырвалась из резервуаров.

Токио оцепили войска, не позволяя никому войти в город. Солдаты пресекали начавшиеся грабежи, раздавали людям продукты и строили времянки для лишившихся крова. Из других городов Японии в Токийский залив приходили суда с продовольствием и медикаментами. Иностранные пароходы спешно меняли курс и шли в порты, чтобы взять на борт грузы, необходимые для бедствующих жителей Канто. Командующий военным флотом США в морях Азии передал все свои корабли в распоряжение японского адмиралтейства. Россия, пребывавшая в разрухе после гражданской войны, и та послала в Японию пароход с продовольствием и лекарствами. А в китайских портах профсоюзы портовых грузчиков постановили на время забыть про вражду с Японией, снять бойкот с ее торговых судов и грузить их всем необходимым для пострадавших.

5 сентября. Токио похож на ад. Температура воздуха перевалили за 38 градусов Цельсия. Прекрасные парки вокруг токийских дворцов являют глазам унылое зрелище. Везде сидят беженцы - голодные и обожженные. Они страдают от жажды, ибо водоемы отравлены трупным разложением.

Все еще не хватает продовольствия. На трех человек приходится по кусочку хлеба. Вокруг Императорского дворца собралось до полумиллиона беженцев. Они подолгу стоят в четырехкилометровой очереди, чтобы получить еду - один комок риса на человека. По улицам бродят люди, выкрикивая имена своих детей. У многих на шее висят таблички с именами родственников, пропавших без вести.

Голодная толпа пыталась взять штурмом штаб по распределению помощи, и солдатам пришлось пустить в ход сабли. Но в основном люди ведут себя спокойно, демонстрируя стойкость и мужество. Они даже пытаются шутить, хотя шутки получаются горькими. Многие уходят из города, однако многие и остаются, начинают возводить на еще не остывших пепелищах новые домики - опять из дерева или самана.

Японское правительство решило строить новый город, гораздо более современный. Но принять такое решение было легче, чем его выполнить. Денежных средств на это не хватало. Поэтому и Токио, и все Канто вновь стали обрастать легионами огнеопасных хибар, а новые многоэтажные здания оказались построенными из кирпича и бетона довольно скверного качества. Как говорится, они могли выдержать лишь снисходительную критику. А следующие бедствия, потрясшие Японию, снисходительными не были...

Что же касается катастрофы 1923 года, то в конце концов японское правительство объявило, что ее жертвами стало 142 тысячи человек. Однако есть и другие подсчеты. Их авторы сообщают, что во время землетрясения и пожара погибло и пропало без вести свыше трехсот тысяч людей. Насколько точны эти цифры? Кто его знает... Проверить их достоверность нет никакой возможности.

ЛЕСНЫЕ ПОЖАРЫ

Зеленый крематорий

Взгляните на карту Канады. Если она не очень маленькая, то в том районе провинции Онтарио, который граничит с Квебеком, можно увидеть город Кокран. Он расположен у пересечения двух магистралей - Канадской трансконтинентальной железной дороги и железнодорожной линии, идущей от Торонто к Гудзонову заливу. Долгое время это была малонаселенная область густых таежных лесов, но в конце первого десятилетия нашего века здесь обнаружились золотые россыпи и сюда потянулись старатели и предприниматели.

Богатство этих земель оказались неисчислимы. Кроме золота, их недра были богаты железной, никелевой и кобальтовой рудой. Леса давали дешевый строительный материал и топливо. И уже к 1911 году этот район стал центром горнорудной и лесной промышленности.

Вдоль железной дороги, проложенной через лесные чащи, землю пронизали шахты, вокруг которых быстро росли города и большие поселки: Кокран, Ирокуой-Фолс, Саут-Поркьюпайн, Матесон... Дома там были в основном бревенчатыми и дощатыми, а на городских окраинах жители ютились во времянках и палаточных лагерях. Густые леса плотно обступали эти поселения, и среди лесов фермеры, понаехавшие со всех концов света, вырубали и выжигали новые пространства для своих полей.

Над бескрайней тайгой ползли дымы заводов, железнодорожных локомотивов, паровых лесопилок и пожарищ. В лихорадке освоения новых земель некогда было задумываться о том, где и что дымит. На лесные пожары в Канаде не обращали серьезного внимания даже тогда, когда полыхали сотни квадратных километров леса и над всей страной небо тускнело от дыма.

Суетиться начинали, если только огонь подступал к полям и деревушкам. Впрочем, и в этом случае фермеры не всегда старались загасить пламя, ибо самые бедные из них рассчитывали получить пособие, выделяемое погорельцам.

В 1871 году такое легкомыслие закончилось, трагически для двух тысяч жителей Висконсина - штата США, сопредельного с Канадой. В одном лишь городке Пештиго более тысячи человек погибло в течение двадцати минут, сгорев в огне или утонув в бурной речке, где люди пытались скрыться от пламени. Тем, кто надеялся отсидеться в воде, приходилось без конца нырять, ибо, как только человек появлялся на поверхности, чтобы глотнуть воздуха, жар обжигал легкие и моментально высушивал и поджигал волосы.

То было одно из самых губительных природных явлений - огненный шторм. Он возникает из обычного лесного пожара, в центре которого внезапно образуется ураганный вихрь раскаленного воздуха, несущийся со скоростью до двухсот километров в час. Эти потоки легко преодолевают открытые пространства и широкие реки. Они способны обратить все в пепел на протяжении сотен миль.

После обычного пожара обгоревшие деревья в большинстве своем со временем оживают. Огненный шторм оставляет от них только угли. При обычном пожаре дикие звери, учуяв дым задолго до подхода огня, успевают уйти из опасных мест, безошибочно определяя, в какую сторону пламя не пойдет. Иное дело огненный шторм. Он настигает и убивает даже самых осторожных и быстроногих. Птицы, оказавшиеся на его пути, на лету превращаются в огненные шары.

Представьте травяную лужайку с кукольными домиками после того, как по ней ударила струя из огнемета. Так выглядел лес и город Пештиго среди него после прохождения этого шквала. Тогда же сгорел почти дотла город Чикаго. Не исключено, что причиной пожара стала одна из волн того огненного шторма, достигшая чикагских предместий.

Однако с течением лет ужасные события забылись. А если бы кто-то напомнил о них жителям Кокрана, окрестным фермерам и управляющим лесосек, лесопилок и шахт? Не иначе, они бы равнодушно пожали плечами. События 1911 года подтверждают это.

Лето в тот год было долгим, жарким и очень засушливым. Солнце пекло вовсю. В горячем, недвижном воздухе, наполненном запахом сосновой смолы, сухой щепы и опилок, горы которых скапливались на лесосеках и лесопилках, висел туман, состоящий из мельчайших древесных частиц. Он поднимался и из-под тележных колес на лесных дорогах, «замощенных» толстым слоем древесных отходов. Он висел над улицами наспех построенных городков, где мостовые заменял бревенчатый настил. Он клубился над огромными кучами дров, сваленных во дворах жилых домов и контор, над штабелями бревен и досок, ждущих погрузки на поезда и отправки в южные промышленные районы. Этим туманом была окутана железная дорога на всем ее протяжении и вообще все места, где люди трудились и жили. Ведь для благоустройства территории канавы и ямы заполнялись утрамбованной щепой и стружкой - материалом здесь столь дешевым.

Запах смолы и древесной пыли смешивался с гарью, исходящей от фермерских полей среди чащоб. Земледельцы, воспользовавшись жарой и засухой. Расширяли свои наделы. Они вырубали лес, а кустарник и поваленные деревья поджигали, чтобы облегчить себе труд и удобрить землю золой.

Так могло продолжаться долго, пока не было ветра. Но он наконец подул и сделал то, что должен был сделать. В первых числах июля в нескольких десятках миль к югу от Кокрана по вине людей возник небольшой лесной пожар. Огонь двинулся на север через чащобы и высохшие торфяники. Ветер разносил дым и искры, порождающие новые очаги пожара. Они стремительно разрастались, размножались и сливались между собой, образуя сплошную полосу огня. В ее центре стали образовываться горячие воздушные вихри, угрожающие перерасти в ураган.

Утром 11 июля огненный ад был уже в тридцати километрах от Кокрана. Небо заволакивал желтоватый дым. Он быстро темнел и сгущался. Но это мало волновало горожан и жителей окрестных поселков. Жизнь в Кокране текла своим чередом. Торжественно открывался новый банк. Вокруг него собралась толпа вкладчиков и зевак. Бизнесмены сидели за столиками на верандах отелей, обговаривали условия сделок. Рабочие трудились, дети учились в школах, бездельники бражничали в трактирах. Ничего не изменилось даже тогда, когда в два часа дня в город стали прибывать испуганные жители поселков, расположенных километрах в пятнадцати от него. С насиженным мест их согнал огненный вал, который, жадно пожирая лес, быстро продвигался вперед и уже приближался к фермам и домикам старателей.

Первым из беглецов, привлекшим к себе хоть какое-то внимание, был старатель, носящийся по улицам на взмыленной лошади и орущий, как оглашенный: «Леса в огне, леса горят, спасайся кто может!» На него смотрели, как на сумасшедшего, а один железнодорожный служащий одернул этого «психа»: мол, не пугай понапрасну людей - лес вокруг железной дороги вырублен, так что городу ничего не грозит. Однако уже через полчаса в город ворвалась целая лавина фермерских телег, набитых плачущими женщинами, перепуганными детьми и наспех понакиданным барахлом. У многих беженцев была прожжена одежда. Их лица покрывали сажа и пятна ожогов. У некоторых обуглились волосы. Один из возниц, нахлестывая коней, кричал, что грядет всеобщая погибель. И лишь тогда горожане заволновались, осознав беззащитность города - почти сплошь деревянного и имеющего небольшую, полуобученную добровольную пожарную команду.

Около трех часов дня тревожно завыли гудки паровозов. Их привел в действие железнодорожник, увидевший языки огня, наползающие на Кокран. Вслед за ними заныла сирена штаба пожарной охраны. Потом ударил набатом церковный колокол. Город всполошился. А уже через считанные минуты люди оказались в плену налетевшего жаркого урагана. То была мощная волна горячего воздуха, порожденная наступающей стеной пламени и несущая в себе все, чтобы оглушить, удушить и ослепить человека - ветви, щепу, угли. Потом эта раскаленная горючая взвесь обращалась в струи огня, извергающиеся как из пасти дракона.

Несколько тысяч обитателей палаточных городков на окраине Кокрана бежали к железнодорожной станции - измазанные сажей, задыхающиеся, обожженные. Дома, магазины, склады, конторы - вспыхивали, как порох, рушились и обращались в несомый ураганом шквал горящих обломков, поджигающих даже сам воздух, наполненный древесной пылью. Городские улицы, покрытые бревнами и слоем утрамбованной щепы, превращались в реки огня, настигающего беглецов. В этом пекле некоторые горожане еще пытались спасти свое имущество, но это было равно самоубийству.

Тревогу объявили слишком поздно. Мужчины, бывшие на работе, женщины, ходившие за покупками, дети, учившиеся в школах, не успели добежать до своих домов. Поэтому сотни семей оказались разлучены, и теперь люди метались, не в силах найти своих близких в дыму и панике. Множество людей было прижато огнем к берегу озера, примыкающего к Кокрану. Сюда же персонал больницы успел эвакуировать ее пациентов. По озеру сновали лодчонки старателей с противоположного берега. Они принимали беглецов на борт, но не могли перевезти сразу всех.

Десятки людей, успевших вырваться из города на повозках, были настигнуты пламенем, которое стремительно неслось через лес на восток от Кокрана. Лошади, обезумев, бросались прямо в огонь, увлекая в него телеги, набитые людьми, и все они - и люди, и кони - превращались в живые факелы.

Тысячи жителей Кокрана были спасены от верной гибели железнодорожным телеграфистом. Он, сохранив присутствие духа и трезвость мысли, сделал то, до чего никто другой не додумался - подсоединил насос для заправки паровозных котлов к водонапорной башне и направил мощную струю воды на постройки станции и на подступы к ней. Поэтому волна огня не смогла добраться до беженцев, здесь сгрудившихся. То же самое попытались сделать команды паровозов. Они поливали водой из паровозных котлов главную улицу города близ железной дороги, однако пламя быстро иссушало и пожирало древесный настил улицы и здания вдоль нее.

Огненный шторм мчался от Кокрана через чащи, испепеляя лес, фермы и шахтерские поселки на сотнях квадратных километров территории. Одни городки сгорели частично, другие - полностью. Города Саут-Поркьюпайн и Питсвил превратились в груды углей, частично сгорел город Тимминс. Огонь уничтожил телеграфные линии и мосты. Во многих местах он изувечил железную дорогу, спалив шпалы и изогнув рельсы. Погибли сотни людей - одни сгорели, другие утонули, пытаясь спастись в воде рек и озер. Иные, окруженные пламенем, предпочли покончить с собой и тем избежать мучений огненной смерти. У многих лица были изуродованы горящими углями, которые неслись в вихрях жара. Таков был итог этого дня, который назвали Черным вторником.

Огонь ушел куда-то далеко на восток и там наконец угомонился. А по остывающим пепелищам сгоревших городков и поселков бродили их жители, лишенные крова, пищи, медицинской помощи, связи с внешним миром. Меж тем в Торонто, столице провинции Онтарио, о катастрофе узнали лишь через несколько дней, а первый поезд с гуманитарной помощью добрался в бедствующие районы через неделю после гибели Кокрана и его собратьев по несчастью.

В уцелевшем железнодорожном депо разместился госпиталь для обожженных. Из городков, не тронутых огнем, в города- погорельцы пригнали порожние товарные составы. В них устроили временный приют для женщин и детей. Но на этом помощь практически закончилась, пострадавшим пришлось полагаться на собственные силы. И тогда «помочь» им взялись частные компании. Их агенты заполонили окрестности, как стаи воронья, слетевшегося на пепелище, и выдавали ссуды под сумасшедшие проценты. Торговцы древесиной взвинтили цены до невероятных размеров. Они знали, что приближается суровая зима и люди не в состоянии торговаться. Погорельцев, и без того обездоленных, обдирали, как липку.

Что же до количества жертв, то установить его невозможно даже приблизительно. Пропавшие без вести исчислялись сотнями. А сколько людей не вошло даже в списки пропавших, ибо их семьи погибли полностью, а их имена были только в сгоревших документах здешних учреждений или вовсе нигде не значились? Это так и останется тайной.

Время шло. Наступил 1916 год. За прошедшие пять лет погибшие городки возродились, разрослись и уже могли похвастаться большим числом каменных зданий. Люди, наученные горьким опытом, старались окружать свои поселения широкими защитными полосами, где, кроме низкорослого кустарника, ничего не росло. Правда, так делалось далеко не везде, но это мало кого беспокоило всерьез. Людям хотелось думать, что трагедии вроде Черного вторника происходят не чаще, чем раз в сто лет.

Промышленный бум, подстегнутый Первой мировой войной, продолжался. Лесопилки гудели, поля выжигались, леса умеренно полыхали. Поговаривали об этом лениво и мало - в основном когда огонь подступал к самой железной дороге и машинистам приходилось вести поезда сквозь языки пламени. Столь же мало обсуждалась пелена дыма, затмившая солнце на всем пространстве от Кокрана до городка Матесон. А меж тем гигантский лесной пожар, подгоняемый ветром, подходил к поселкам и городкам двухсоткилометровой полосой. Завалы древесины на лесосеках, сухой кустарник пересохших болот и полосы мертвых деревьев, ожженных пламенем Черного вторника, придавали огню взрывную силу. Он не просто пожирал лес, а въедался глубоко в землю, превращая почву в слой пепла.

Творились невероятные вещи: все пылало, но казалось, что этого не замечает никто. Утром 29 июля из Матесона телеграфист передал, что из-за дыма здесь ничего не видно уже на расстоянии в полкилометра, и спросил у своих коллег в Кокране, как обстоят дела у них. Ему отвечали, что и там все в дыму, но огня не видать, и о пожарах ничего не сообщается. На самом же деле огонь успел спалить дотла дюжину поселков и, превратившись в огненный шторм, надвигался на Кокран. Волна горячего воздуха накатывала на город. Однако это происходило постепенно, так что люди успели свыкнуться с нарастанием жары и не очень ею тяготились. Лишь горняки, поднявшись из шахты после ночной смены, были поражены духотой на поверхности.

Но человеческий разум отказывался верить, что события развиваются по сценарию пятилетней давности.

А сходство сценариев оказалось поразительным. Вот в Кокран ворвалась первая повозка с семейством беженцев, измазанных сажей. Их постарались успокоить, убедить, что они уже в безопасности, а городу ничто не угрожает. В том же уверяли друг друга собравшиеся зеваки и представители администрации. Посланные наблюдатели успокоили горожан сообщениями, что огня не видать. Никто не хотел думать, что языков пламени не видно лишь из-за густого дыма. О том, что дыма (да еще такого!) нет без огня, никто не пожелал вспомнить. Изо всех мер самые серьезные принимались в городской больнице: ее персонал спешно... задергивал шторы на окнах, чтобы вид дыма не встревожил пациентов. Только появление целого каравана беженцев - испуганных, закопченных и обожженных - заставило отцов города приказать ударить в набат и включить сирены. Но было поздно.

То, что обрушилось на Кокран, свидетели называли Ниагарским водопадом огня. Город обратился в сплошной костер. Дома - и деревянные, и каменные - сметались огненным штормом, мгновенно превращаясь в пылающие развалины. И опять, как в Черный вторник, люди в панике бежали к озеру или ползли к нему, сбитые с ног горячим воздушным вихрем. К счастью, железнодорожники успели отогнать прочь состав с динамитом, привезенным для шахт, а хлынувший вскоре ливень спас людей от поголовного истребления.

К Матесону судьба оказалась куда менее милостива. Там дождь не пошел. А человеческое благодушие превзошло все мыслимые пределы. Толпа у железнодорожной станции спокойно наблюдала, как языки пламени подступают к городу. К станции подошел товарный состав, его машинист кричал людям: «Залезайте в вагоны, самое время бежать отсюда!..» От него отмахнулись: езжай себе дальше. И поезд ушел пустой. А минуты спустя на Матесон налетел огненный шторм, за пятнадцать минут сожрав весь город и этих людей вместе с ним. Спастись сумели немногие. Пять десятков человек - в основном женщин и детей - пытались добежать до реки, но были настигнуты шквалом огня. Еще человек десять погибло у самой кромки воды...

Лесной пожар бушевал неделю, уничтожая поселок за поселком. Двадцать поселков и городков погибло полностью, около трех десятков - частично. Поезда с беженцами вырывались из этого пекла, объятые пламенем. Потом в глиняном карьере у железной дороги обнаружили 57 обгоревших тел женщин и детей, видимо не успевших на последний отходящий поезд.

Официально было объявлено, что всего погибло 224 человека. Но еще несколько лет на обширных пепелищах, зарастающих травой и кустарником, продолжали находить человеческие останки. Только за первые три года их было найдено более трехсот шестидесяти. Сколько людей сгорело дотла, можно только гадать.

Несмотря на все это, вопрос о создании в Канаде лесной пожарной охраны тогда не был поставлен. Чтобы извлечь урок из произошедших трагедий, людям нужны были новые бедствия.

Огненная западня

В романе Фенимора Купера «Пионеры» рассказывается о жизни в восточных штатах США в конце восемнадцатого века.

Девушка Элизабет Темпл поднимается в горы близ своего городка. Там она встречается со старым индейцем Джоном (Чингачгуком), чтобы передать ему банку с порохом для своих друзей - охотника Натти Бампо по прозвищу Кожаный Чулок и юного Оливера Эдвардса. Оба они скрываются от неправедного суда.

Но друзья не знают, что их подстерегает куда более страшная опасность:

Огромные клубы дыма вдруг обволокли их и, кружась вихрем, образовали завесу, заслонившую все, что находилось впереди. Мисс Темпл в страхе вскочила на ноги и, глянув на вершину горы, увидела, что и она окутана дымом. Из лесу доносился приглушенный рев, похожий на завывание ветра.

- Что это, Джон? - закричала Элизабет. - Все заволокло дымом, и я уже чувствую жар. Он идет словно из печи.

Прежде чем индеец успел ответить, из чащи послышался голос:

- Джон! Ты где, могиканин? Лес горит - беги, спасайся, не то будет поздно!

Вождь приложил руку ко рту, и вновь раздались звуки, привлекшие в свое время внимание Элизабет. Тут послышался шум торопливых шагов сквозь сухую поросль и кустарник, и на площадку с искаженным от ужаса лицом выбежал Эдвардс.

- Как было бы ужасно, если бы ты вдруг погиб такой смертью, мой старый друг! - воскликнул Оливер, с трудом переводя дыхание. - Вставай скорее, надо бежать. Быть может, уже слишком поздно... внизу пламя вокруг скалы замыкается, и, если не удастся прорваться здесь, единственным путем к спасению останется тропинка над пропастью. Скорее, скорее! Да очнись же, Джон! Нельзя терять ни минуты.

Узнав голос Эдвардса и сразу забыв про опасность, Элизабет отпрянула к ближайшему выступу скалы, а могиканин, на мгновение как будто стряхнув с себя апатию, проговорил, указывая на девушку.

- Это ее надо спасти. А Джона оставь умирать.

- Ее? О ком ты говоришь? - закричал юноша, поспешно оборачиваясь в ту сторону, куда указал старик.

При виде Элизабет он, казалось, онемел. Лицо девушки выражало ужас, к которому примешивалось смущение оттого, что ей пришлось встретиться здесь с молодым человеком.

- Мисс Темпл? Вы?.. Здесь?! - воскликнул Эдвардс, как только вновь обрел дар речи. - Неужели вам уготована такая страшная смерть?..

- Нет, нет, мистер Эдвардс. Надеюсь, смерть не грозит никому из нас, - ответила Элизабет, изо всех сил стараясь говорить спокойно. - Дыма много, но огня пока не видно. Попытаемся уйти отсюда.

- Возьмите мою руку, - сказал Эдвардс. - Где-нибудь должен еще оставаться проход. Вы сможете спуститься вниз. Хватит ли у вас сил?

- Разумеется. Право, мистер Эдвардс, вы преувеличиваете опасность. Ведите меня тем путем, каким сами пришли сюда.

- Конечно, конечно! - закричал юноша в каком-то исступлении. - Опасности нет, я только зря напугал вас.

- Но ведь мы не оставим, не можем же мы оставить старика умирать здесь?

Лицо молодого человека исказилось душевной мукой. Он с тоской взглянул на могиканина, потом, увлекая за собой упирающуюся девушку, двинулся огромными шагами к проходу, через который сам только что вошел в это кольцо пламени.

- Не беспокойтесь за Джона, - проговорил Оливер спокойным тоном, за которым скрывалось отчаяние. - Старик - лесной житель и привык к подобным положениям. Он сумеет проползти по скале, а возможно, и здесь будет в полной безопасности.

- Минуту назад вы говорили иначе. Не бросайте его, Эдвардс, не обрекайте его на столь ужасную смерть! - воскликнула Элизабет, глядя на своего проводника так, будто сомневалась в здравости его рассудка.

- Слыханное ли дело, чтобы индеец сгорел в лесном пожаре! Сама мысль об этом нелепа. Торопитесь, торопитесь, мисс Темпл, не то мы не пробьемся сквозь дым.

- Что с вами, Эдвардс? У вас такое выражение лица... Вы меня пугаете! Скажите правду: опасность страшнее, чем это кажется? Говорите, я все смогу вынести.

- Если мы успеем добраться до вершины той скалы, прежде чем туда продвинется огонь, мы спасены! - воскликнул юноша, не в силах более сдерживать себя. - Бегите же - речь идет о жизни и смерти!

...Огромные клубы белого дыма окутывали вершину горы, скрывая наступление бушующей стихии. Поддерживаемая Эдвардсом, мисс Темпл бежала по площадке, как вдруг какой-то треск привлек ее внимание, и она увидела, что из-за дымовой завесы пробивается извивающееся пламя, то поднимаясь вверх, то стелясь по самой земле, сжигая своим горячим дыханием каждый кустик, каждую веточку, которых оно касалось. Зрелище это удвоило силы беглецов, но, к несчастью, на их пути оказались груды высохшего валежника, и в тот момент, когда они оба уже считали себя спасенными, порыв горячего ветра занес раздвоенный язык пламени на валежник, который тут же вспыхнул. Юноше и девушке преградило дорогу грозно ревущее пламя, вставшее перед ними подобно огнедышащей топке. Почувствовав жар, молодые люди отшатнулись и стояли словно в оцепенении, глядя, как пламя быстро сползает вниз по горе, склон которой превратился в сплошное онгенное полотнище. Для Элизабет в ее легком воздушном платье опасно было даже близко подходить к буйной стихии. Эти развевающиеся одежды, которые придавали столько изящества и нежности ее фигуре, могли теперь стать причиной гибели девушки.

Жители поселка имели обыкновение ходить в горы за строительным материалом и топливом, но брали только стволы деревьев, предоставляя верхушкам и сучьям валяться и догнивать. Таким образом, почти все склоны горы были покрыты ворохами этого легкого топлива, которое, высохнув в последние два месяца под жарким солнцем, загорелось от первой искры. Пламя как будто даже не касалось сухого валежника, а перелетало с места на место, как легендарный огонь, зажигающий потухший светильник храма.

Зрелище, хотя и внушало ужас, было не лишено красоты. Эдвардс и Элизабет наблюдали за губительным продвижением огня со смешанным чувством страха и восхищения. Юноша, однако, скоро опомнился и повлек за собой Элизабет, снова пытаясь найти путь к спасению. Они прошли по краю дымовой завесы. Оливер, в поисках прохода, не раз входил в самую гущу дыма, но все безуспешно. Так они обогнули верхнюю часть уступа, пока не достигли его края, в стороне, противоположной той, откуда пришел Эдвардс, и тут они, к отчаянию своему, убедились, что огонь окружает их плотным кольцом. До тех пор, пока оставался неисследованным хотя бы один проход вверх или вниз по горе, в них еще теплилась надежда, но теперь, когда все пути к отступлению казались отрезанными, до сознания Элизабет вдруг дошел весь ужас положения, как будто она внезапно поняла всю грозящую им опасность.

- Этой горе суждено было стать для меня роковой, - прошептала она. - Видно, мы найдем здесь свою смерть.

- Не говорите так, мисс Темпл. Еще не все потеряно, - ответил Эдвардс таким же шепотом, но отчаянное выражение лица юноши противоречило его ободряющим словам. - Вернемся к вершине скалы. Так есть... там должно быть место, где мы сможем спуститься.

- Ведите же меня туда! - воскликнула Элизабет. - Надо испробовать все возможное. - И, не дожидаясь ответа, она повернулась и побежала к краю пропасти, сквозь рыдания повторяя как бы про себя: «Бедный отец, бедный мой отец, что ждет его!..».

В одно мгновение Эдвардс очутился рядом с ней. Глаза у него мучительно болели. Он изо всех сил напрягал зрение, пытаясь найти в скалах хотя бы трещину, которая могла бы облегчить спуск. Но на их ровной, гладкой поверхности не видно было ни единого места, могущего послужить опорой для ноги, а тем более настоящих уступов, необходимых при спуске с высоты в сотню футов. Эдвардс сразу же убедился, что и эта надежда рухнула, однако безумное отчаяние понуждало его к действию. Ему пришла в голову еще одна возможность спасения.

- Вот последний выход, мисс Темпл! Спустить вас вниз. Будь здесь Натти или если бы удалось вернуть к реальной действительности индейца, сноровка и многолетний опыт этих стариков помогли бы найти для этого средство. А я сейчас как дитя: способен на дерзкое мечтание, но не способен его осуществить. Каким же образом проделать это? Моя куртка слишком легка, да ее и недостаточно. Есть, правда, одеяло могиканина. Мы должны, мы непременно должны испробовать и это - все лучше, чем видеть вас жертвой страшной смерти.

- А что станется с вами? - возразила Элизабет. - Нет, нет. Ни вы, ни Джон не должны жертвовать собой ради меня.

Но Эдвардс даже не слышал ее. Он уже стоял возле могиканина, который, не произнося ни слова, отдал свое одеяло и продолжал сидеть со свойственными индейцам достоинством и невозмутимостью. Одеяло было тут же разрезано на полосы, а те, в свою очередь, связаны вместе. К ним Эдвардс прикрепил свою полотняную куртку и легкий муслиновый шарф Элизабет. Эту своеобразную веревку юноша с быстротой молнии перекинул через край уступа, но ее не хватило и на половину расстояния до дна пропасти.

Нет, нет. Ничего не выйдет! - воскликнула Элизабет. - Для меня нет больше надежды. Огонь движется медленно, не неотразимо. Смотрите, сама земля горит!

Если бы пламя распространялось на площадке даже вполовину той скорости, с какой оно переносилось с куста на дерево по склонам горы, наш печальный рассказ быстро пришел бы к концу. Пламя поглотило бы свои жертвы. Но некоторые обстоятельства дали им передышку, во время которой молодым людям удалось испробовать те возможности, о которых мы только что рассказывали.

На тонком слое почвы, покрывающей скалистую площадку, трава росла редкая и тощая. Большинство деревьев, которым удалось проникнуть корнями в расщелины и трещины, уже успели погибнуть во время засух в предыдущие годы. На некоторых, еще сохранивших признаки жизни, болталось по нескольку увядших листьев, а остальные представляли собой лишь жалкие высохшие остатки того, что когда-то было соснами, дубами и кленами. Трудно отыскать лучшую пищу для огня, найди он только возможность сюда добраться. Но тут не оказалось растительности, покрывающей гору в других местах, где она способствовала разрушительному продвижению огня. Помимо этого, выше по склону на поверхность выбивался источник, которыми так изобилует эта местность. Ручеек сначала не спеша вился по ровной площадке, пропитывая влагой мшистый покров скал, потом огибал основание небольшого конуса, образующего вершину горы, а затем, уходя под дымовую завесу где-то у края площадки, прокладывал себе дорогу к озеру, не прыгая с утеса на утес, а прячась в каких-то тайниках земли. Иной раз в дождливый сезон ручей то здесь, то там показывался на поверхности, но в летнюю засуху его путь можно было проследить лишь по заболоченным участкам и порослям мха, выдававшим близость воды. Когда пламя достигло этой преграды, ему пришлось задержаться до тех пор, пока сильный жар не уничтожил влагу. Так войска ждут, пока авангард не освободит им дорогу для дальнейшего опустошительного продвижения.

Роковая минута была теперь, казалось, неотвратима - пар, с шипением поднимающийся от русла ручья, почти уже исчезал. Мох на скалах закручивался под действием жара. Остатки коры, которые все еще держались на стволах засохших деревьев, стали отваливаться и падать на землю. Воздух словно дрожал от дыхания пламени, скользящего среди опаленных стволов деревьев. Были мгновения, когда черные клубы дыма застилали всю площадку. Глаза теряли способность видеть, но другие органы чувств заменяли зрение, давая полное представление об ужасе всего происходящего. В такие мгновения рев и треск бушующего пламени, шум падающих на землю ветвей, а иногда и грохот рухнувшего дерева повергали в трепет несчастные жертвы, ожидающие своей участи. Из них троих больше всех волновался Эдвардс. Элизабет, смирившись с мыслью, что на спасение нет никакой надежды, показывала теперь то самообладание, с каким особо тонкие натуры прекрасного пола встречают неотвратимое несчастье. А могиканин, положение которого было самым опасным, продолжал сидеть на прежнем месте с непоколебимым хладнокровием, свойственным индейскому воину. Несколько раз взгляд старого вождя, почти не покидающий далеких холмов, обращался в сторону молодых людей, обреченных на безвременную гибель, и на его неподвижном лице показывались проблески жалости. Но тут же глаза его снова затуманивались, как будто он уже смотрел в далекое грядущее. Почти все время он пел на делаварском наречии нечто вроде тихой погребальной песни, издавая глубокие гортанные звуки, присущие языку его народа...

- Каким же образом удастся вам спастись, выйти отсюда? - спросила Элизабет с безмятежным спокойствием, указывая на огонь. - Взгляните, Эдвардс, пламя уже преодолевает полосу влажной земли. Оно продвигается не очень быстро, но неотступно. Смотрите - дерево... Дерево уже загорелось!..

Увы, то была горькая правда. Огромной силы жар сломил наконец сопротивление ручья, и огонь крался теперь по наполовину просохшему мху, а вырвавшийся с порывом ветра язык пламени на мгновение обвился вокруг ствола сосны, и сухое дерево тут же вспыхнуло. Огонь заплясал по стволу, как отблески молнии по стеклу, и вот уже не ствол, а огненный столб пылал на террасе. Скоро пламя начало прыгать от дерева к дереву. И трагедия, по- видимому, стала близиться к развязке. Бревно, на котором сидел могиканин, уже занялось с дальнего конца, и он очутился окруженным пламенем. Но он по-прежнему сидел не шелохнувшись. Тело его даже не было защищено одеждой, поэтому он должен был испытывать нестерпимые муки, но выдержка его была потрясающей. Даже шум пожара не заглушал его пения.

- Всему причиной моя неуместная горячность! - в отчаянии воскликнул Эдвардс. - Если бы я имел хоть частицу вашего самообладания, мисс Темпл, все могло бы обернуться иначе.

- Не говорите об этом, - произнесла Элизабет. - Теперь это ни к чему не послужит. Мы должны умереть, Эдвардс. Давайте же умрем, как подобает христианам.

...И вдруг жизнь со всеми ее соблазнами и искушениями снова ворвалась в ее сердце при звуках человеческого голоса, который громко кричал:

- Где ты, девушка? Откликнись, успокой старика, если ты еще жива!..

- Вы слышите? - проговорила Элизабет. - Это Кожаный Чулок, от меня ищет!..

- Да, это Натти! - закричал Эдвардс. - Мы еще можем спастись!

Широкий круг пламени вспыхнул на мгновение перед их глазами ярче, чем огонь пожара, и тут же раздался сильный взрыв.

- Порох... Банка с порохом! - послышался тот же голос, прозвучавший уже значительно ближе. - Эго порох! Бедняжка погибла!

В следующую секунду Натти ринулся к ним и очутился на площадке. Волосы на его непокрытой голове были спалены, клетчатая рубашка вся почернела, и в ней зияли дыры, а всегда красное, обветренное лицо старика от жара стало теперь темнокрасным...

- Неужели я все-таки нашел тебя! - закричал старый охотник, выскакивая из гущи дыма на площадку, где стояли Эдвардс и Элизабет. - Скорей, скорей, сейчас нельзя тратить времени на разговоры.

- Я в слишком легком платье, ответила Элизабет, - мне опасно приближаться к огню.

- Я подумал об этом, - крикнул Натти и развернул нечто вроде одеяла из оленьей кожи, висевшее у него на руке. Старик обернул им девушку с головы до ног. - А теперь, вперед, не то мы все поплатимся жизнью.

- А как же могиканин, что станется с ним? - воскликнул Эдвардс. - Неужели мы оставим старого воина погибать здесь?

Натти взглянул туда, куда указывал ему юноша, и увидел индейца, сидящего неподвижно, хотя сама земля уже горела у него под ногами.

Охотник быстро подошел к старику и заговорил на делавэрском наречии:

- Вставай, Чингачгук, и пойдем отсюда. Неужто ты хочешь сгореть подобно мингу, приговоренному к сожжению? Я-то думал, что христианские священники кое-чему тебя все-таки научили. Боже мой, да ему все ноги обожгло порохом, и кожа на спине начала поджариваться! Иди же за мной, слышишь? Пойдем!

- А зачем могиканину уходить? - мрачно произнес индеец. - Он помнит дни, когда был молодым орлом, а теперь глаза его потускнели. Он смотрит в долину, он смотрит на озеро, он смотрит в леса, но не видит ни одного делавара. У всех белая кожа. Праотцы из далекой страны зовут меня, говорят: иди к нам. Женщины, молодые воины, все мое племя - все зовут: иди. И Великий Дух тоже зовет: иди. Дай же могиканину умереть.

- Но ты забываешь о своем друге!.. - воскликнул Эдвардс.

- Нет, сынок, индейцу уж ничего не втолкуешь, коли он надумал помирать, - прервал его Натти и, схватив веревку, которую смастерил Оливер из полосок одеяла, с удивительной ловкостью привязал безучастного ко всему вождя себе на спину и направился туда, откуда только что появился, будто ему были нипочем и собственный преклонный возраст и тяжелый груз.

Едва все успели пересечь площадку, как одно из сухих деревьев, которое уже в течение нескольких минут готовилось упасть, рухнуло, наполнив воздух пеплом, и как раз на то самое место, где они только что стояли.

Событие это заставило беглецов ускорить шаг. Подгоняемые необходимостью, молодые люди шли не отставая за Кожаным Чулком.

«Старайтесь ступать по мягкой земле! - крикнул Натти, когда они вдруг очутились в полном мраке: дым уже заслонил все вокруг. - И держитесь в белом дыму. Ты следи, сынок, чтобы она была плотней закутана в одеяло. Девушка эта - клад, другую такую сыскать будет трудно».

Все наставления старого охотника были выполнены, и, хотя узкий проход вдоль извивающегося ручья шел среди горящих стволов и сверху падали пылающие ветви, всем четверым удалось благополучно выбраться на безопасное место. Только человек, превосходно знающий эти леса, мог находить дорогу сквозь дым, когда дышать было невыносимо трудно, а зрение почти отказывалось служить. Опыт Натти помог им пройти между скалами, и оттуда они не без усилий спустились на расположенный ниже уступ, или площадку, где дышать сразу стало легче.

Можно себе представить, хотя трудно описать состояние Эдвардса и Элизабет, когда они наконец поняли, что опасность миновала!

...Сильный дождь шел, почти не переставая, до самого вечера и окончательно остановил продвижение огня, хотя еще и ночью на горе поблескивало пламя там, где для него имелось достаточно топлива. На следующий день лес на протяжении многих миль казался совсем черным и дымился. В нем не осталось ни кустарника, ни сухостоя. Одни лишь сосны да хемлок гордо устремляли в небо свои кроны и кое-где деревья пониже сохранили слабые признаки жизни.

Пожар в степи

В степных районах огонь тоже представляет страшную угрозу. Вот как писатель Владимир Гиляровский описывает пожар в степях Калмыкии в книге очерков «Мои скитания»:

Степь загорелась!

Вот еще степной ужас, особенно опасный в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и пламя на десятки верст неслось огненной стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица. Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и лошадь - все в общей куче.

Скирды сена, хлеба и зимовники если уцелевают, то только потому, что они опаханы в несколько рядов широкими бороздами, - а табуны беспомощны. Горят нередко и скирды. И за десятки верст, увидя пожар, стремятся табунщики и все обитатели степи, наперерез огню, тушить его, проходят борозды плугами, причем нередко гибнут лошади и даже люди. Вот тут калмыки незаменимы: они бросаются впереди пожара, зажигают встречную траву и, наконец, по самому пламени возят длинные полосы мокрой кошмы, обжигаясь и задыхаясь от дыма.

Страшная вещь пожар в степи!

Рекомендуем посмотреть:

Классный час «Причины возникновения пожаров», 2-3 класс

Классный час «Пожарная безопасность в Новогодние праздники». Начальная школа

Беседа по ОБЖ для учащихся начальной школы

Игра «Поле чудес» по пожарной безопасности для детей начальной школы

Игра – соревнование по пожарной безопасности. Начальная школа

Нет комментариев. Ваш будет первым!